Аннексия Россией Крыма в 1783 году навсегда изменила его облик. Полуостров, имевший до этого отчетливые черты восточного, мусульманского государства, под влиянием колонизаторов стал терять свое своеобразие, постепенно превращаясь в обычную губернию Российской империи.
Благодаря европейским дипломатам и путешественникам, в конце XVIII века Крым начал открываться для Европы. В газетах охотно печатали путевые заметки, издавали посвященные полуострову книги. Иностранцы не только любовались многочисленными памятниками его истории и культуры, но также наблюдали жизнь коренных жителей, в первую очередь крымских татар.
Те, кто старался вникнуть в суть происходивших в Крыму процессов, отмечали, что оказавшиеся под властью России крымские татары не могли и не хотели мириться со своим подчиненным положением. Они предпочитали эмигрировать в Османскую империю, чем терпеть национальный и религиозный гнет.
Побывавший в Крыму в 1803 году французский дипломат Жан Рейи отмечал: «Подчиненная нация, нравы и религия которой слишком отличаются от свойственных господствующей нации, оказывается притесняемой и угнетаемой ее правителями, даже если те и не думают вводить тиранические порядки». Именно по этой причине уже в первую волну полуостров покинули десятки тысяч крымских татар.
Но далеко не все иностранцы были наблюдательны и объективны. Еще один француз Поль Гибаль писал: «Горные татары… по характеру своему ленивы и живут, наслаждаясь жизнью, как они это понимают, не беспокоясь о том, как бы разбогатеть. В этом отношении они, возможно, мудрее европейцев». Это типичный взгляд мелкого буржуа, испытывавшего хроническую нехватку денег, отправившегося ради наживы и поиска приключений в страны, о которых он до этого не имел ни малейшего представления.
После покорения Крыма Россией иностранцы заметили упадок религиозности у мусульман полуострова, а также широко распространившиеся среди них суеверия. Шотландский путешественник Джеймс Уэбстер с некоторой долей скепсиса рассказывал о религиозных церемониях дервишей: «Странно: чтобы провести подобную церемонию, нам нужно было дать некоторую сумму денег — но дух торговли свойственен не только магометанам. В Харлеме, Люцерне и Катании для нас играл орган по той же причине, которая заставила выступать этих бедных дервишей… Когда мы впервые оказались в мечети, мулла был точно также благодарен нам за два рубля, как и дервиши, получившие двенадцать рублей на всех по случаю нашего второго визита. В действительности это вызывает сожаление. Должен ли возраст, должна ли вера быть на побегушках у молодости и любопытства?».
Восклицание Уэбстера выглядит неискренним, особенно учитывая тот факт, что он вместе со своими спутниками провоцировал крымцев, предлагая им деньги за зрелище, которое он жаждал увидеть.
О широкой распространенности суеверий среди крымских татар писали многие путешественники конца XVIII и первой половины XIX века. Согласно их свидетельствам, крымцы не доверяли лекарствам, предпочитая использовать амулеты.
Англичанка Мэри Хоулдернесс, жившая некоторое время в Крыму, сообщала, что во время болезни ее дочери ей посоветовали обратиться за помощью к мулле. «Он напишет вам бумагу, которую вам нужно сжечь и подержать дитя над его дымом; после этого она поправится; или, быть может, он попросит вас, не глядя на бумагу, зашить её в одежду, и пусть она носит её, не снимая…».
Иностранцы чувствовали себя, как колонизаторы в Индии или Америке. Некоторые даже планировали купить там землю и завести свое хозяйство. При этом коренные жители полуострова им казались недостаточно трудолюбивыми для того, чтобы быть достойными работать на новых хозяев.
Петер Паллас вообще предлагал выселить татар с южного берега Крыма. «Можно было бы их заменить искусными поселенцами, принявшимися за культуру вин, масел, хлопка, шелка, в чем государство нашло бы свою выгоду, никогда не могущую получиться от жителей столь мало деятельных», писал он в своих записках.
Англичанин Эдвард Кларк предлагал иное решение «крымской проблемы». По его мнению, великим европейским державам следовало отобрать Крым у России и вернуть его Османской империи. Любопытно, что именно эта идея была взята на вооружение Англией и Францией в период Крымской войны.
Вместе с тем некоторые путешественники в своих дорожных заметках и письмах оставили комментарии, свидетельствующие о том, что утрата независимости стала не только национальной, но и культурной катастрофой для крымскотатарского народа.
Приехавший в июне 1787 года в Крым француз Шарль де Линь в письме к своей знакомой Луизе де Куаньи так описывал посещение ханского дворца в Бахчисарае: «Я нахожусь в гареме последнего крымского хана, который был совсем неправ, сняв лагерь свой и передав русским четыре года назад прекраснейшую страну на свете…
В нашем дворце, где есть место мавританскому, арабскому, китайскому и турецкому, повсюду фонтаны, небольшие сады, картины, позолота и надписи; среди прочего, в диковиннейшем и великолепнейшем зале суда кругом по карнизу идут золотые буквы, гласящие по-турецки: „К досаде зависти, да будет известно всему миру, что ни в Исфахане, ни в Дамаске, ни в Стамбуле нет такого богатства, как здесь“».
Вероятно, самым поразительным фактом, который отмечали многие путешественники, было то, что вплоть до конца XIX века в Крыму наблюдалась тенденция культурного и отчасти религиозного влияния, которое оказывали коренные жители на переселенцев из российской глубинки. Это проявлялось в том, что часть новоявленных колонистов стала подражать нравам и обычаям крымских татар вплоть до того, что они даже перенимали язык коренного народа.
Александр Степанченко
