Ислам в Украине - религиовед

Лекторий в неволе: Игорь Козловский об узниках, «ополченцах» и «ДНР» глазами религиоведа

Собкор — Wed, 17 Jan 2018 07:07:14 +0000

В ночь на 28 декабря 2017 года на военном аэродроме аэропорта «Борисполь» Игорь Анатольевич Козловский вместе с другими пленниками «ДНР» ступил на свободную землю после почти двух лет плена.

Дни томительного ожидания сменились насыщенным графиком, в котором — врачи и журналисты, многочисленные деловые контакты, гости, родственники, встречи с друзьями и учениками... Впрочем, невзирая на занятость, Игорь Анатольевич нашел время, чтобы рассказать об опыте, полученном в заключении, внутренних процессах «ДНР», видении реабилитации пленников и своих планах.

— Две недели на свободе — очень насыщенные в коммуникативном плане. Какими они были для вас, с частыми вопросами о плене и попытками журналистов «залезть под кожу», вызвать эмоции на камеру?

— Я понимаю журналистов, у них — редакционное задание. Да, это касается каких-то глубинных чувств, не очень хочется их поднимать, но есть определенная ответственность перед людьми, которые там остались. Эти вопросы связаны с интересом к тому, что происходит там, что происходит со мной, что было в плену — и надо открываться, несмотря на какие-то болевые моменты.

— Не тяготит ли такая интенсивная социальная жизнь после двух лет социальной депривации?

— Во-первых, я сам соскучился по этому. Вы же понимаете, что там общение было очень ограничено, что связано с пребыванием в камерах. Или, если говорить о колонии, люди, с которыми общаешься, — это либо уголовники, либо «ополченцы», и не можешь открываться, проговорить те моменты, что мог бы сказать. К тому же за тобой наблюдают и требуют воздерживаться от политических разговоров. А человек — существо социальное. Он способен чувствовать не только сенсорный, но и социальный голод. И как раз нужно, чтобы с тобой могли пообщаться от сердца к сердцу.

— Касательно общения в заключении: многие ученые, когда попадали в тюрьму, в лагеря, продолжали свою научную работу, хотя бы мысленно, и э\то помогало им не потерять рассудок и ощущение реальности. Была ли у вас такая возможность, и облегчило ли это вашу жизнь в неволе?

— Так и было. Только узнавали, кто я — у людей есть интерес к религиозным вопросам, — очень много расспрашивали, я даже читал лекции. Развернутые лекции, если говорить об Исламе — по истории Ислама, истории жизни пророка Мухаммада, по истории Ислама в Украине, об особенностях течений и т. д. — чтобы снять те наслоения, которые очень часто появляются у людей, смотрящих телевидение.

У них есть определенные ассоциации, но люди не очень разбираются в вопросах религии и духовных вопросах в широком смысле. И это давало мне такое интеллектуальное открытие, я мог спокойно разговаривать на эти темы... Хотя потом оперативные работники узнавали о таких лекциях, вызвали и говорили: «Прекратите пропаганду!» Именно так.

— Даже это — пропаганда, на их взгляд?

— Даже это. И все время, начиная от СИЗО и до колонии, они подозревали, что я веду определенную работу, подстрекаю. Надзиратели даже написали докладную записку своему руководству, что я здесь создал проукраинскую антиДНРовскую группу и практически готовлю восстание.

Часто люди зачастую сбиты с толку: не могли понять, кто я и что там делаю. Ведь там были в основном уголовники.

Отдельный момент — стихи, которые там писал — для себя, для души. Это тоже было окошком, через него я мог дышать.

— Помогают ли преподавательские навыки установления контакта с учениками в ситуации, когда контакт надо установить с другими заключенными, а еще — с надзирателями? Или надзиратели требуют какого-то специфического подхода?

— Вы знаете, я столько лет читал лекции по эмоциональному интеллекту — это помогает. Ты остаешься ассертивным, имеешь свое мировоззрение, мироощущение — а с другой стороны видишь перед собой другую душу. Ты должен быть эмпатичным. И благодаря этому строишь беседу так, чтобы, несмотря на мировоззрение и политический выбор собеседника, вести диалог с его душой. Глядя в глаза, обращаешься к его душе — и это срабатывает.

— Насколько они охотно смотрят в глаза?

— Я интересовал их как феномен, понимаете? Даже тех, кто, «охранял». Они просили мои книги, чтобы я написал им пожелания, и многие из уголовников передавали мне мои книги — я их раздавал.

Были среди них и мусульмане, и когда узнавали, что у меня есть работы об Исламе, просили (своих знакомых. — Ред.), чтобы передали эту литературу с воли. И когда уже выходили из колонии — брали их на память... Кто бы мог подумать, когда эти книги издавались! И у них возникали вопросы, что я здесь делаю.

Даже те, кого называют, извиняюсь, «блаткомитет», относились с уважением, подходили. Там был один человек из этого «комитета» — из Азербайджана, 28 лет в колониях. Он говорил: «Брат, ты знаешь, в любой точке земного шара мы тебя поддержим!» Конечно уважение было, потому что они не понимали этот феномен — почему я здесь.

— Было интересно прочитать ваши слова, что песню «Океана Эльзы» «Така, як ти» вы чаще всего слышали в неволе. Откуда в колонии «ДНР» такая «бандеровская» группа?

— Вы знаете, люди, видимо, иначе мыслили. Там был один парень, он вообще хорошо поет, — и он все время пел эту песню. Даже один из россиян — в местах заключения много россиян, тем или иным образом оказавшихся за решеткой в Украине, — и этот русский также пел эту песню.

— На оккупированной территории остались украинские исправительные учреждения. Там тот же контингент, что отбывал наказание в момент захвата? Или предыдущих заключенных выпустили?

— Нет, там отбывают наказание люди еще с украинских времен. Я знал тех, кто сидит еще с 2010, 2011 года — и сидеть им было еще до 2020-х. Их никто не выпускал. Многие из них писали письма, чтобы им позволили досидеть свой срок на подконтрольной территории, и даже были такие обмены, например, в апреле 2017 года. Не припомню точно, кажется, 27 человек поехали на подконтрольную территорию отбывать свой срок. Желающих много, но не всех меняют…

— Перед следующим вопросом хотела бы поздравить вас с назначением на должность старшего научного сотрудника отделения религиоведения Института философии НАН Украины. Есть ли какие-то конкретные проекты, над которыми начнете работать с 1 февраля?

— Да, 27-го [декабря 2017 года. — Ред.] меня освободили, а уже 28-го, сразу же, Анатолий Николаевич Колодный пошел к академику Патону (президенту НАН Украины. — Ред.) с просьбой, чтобы открыли эту должность. Они ждали меня, и я им очень благодарен.

Планов и проектов много, надо сесть и расписать. Ежедневно поступают новые предложения. Например, сегодня общался с Блаженнейшим Святославом (предстоятелем УГКЦ. — Ред.) — он предлагает сделать книгу наших бесед.

Это время необходимо как-то наверстывать... Было о чем подумать за эти два года.

— 10 января в пресс-центре «Главкома» состоялась пресс-конференция на тему «Религиозная ситуация в современной Украине: итоги 2017 и перспективы». Сейчас именно вы — единственный ученый-религиовед, который так глубоко погрузился в реалии оккупированных территорий Донбасса. Может ли вера в Бога в будущем объединить украинцев, или, наоборот, станет еще одной причиной раздора и взаимного недоверия, как в противостоянии сторонников Киевского и Московского патриархатов в свете недавних событий в Запорожье?

— Спасибо за вопрос. Понимаете, если человек действительно верит, у него не может быть ненависти к другим. Я всегда помню этот диалог, в котором Рабия, когда ее спросили, ненавидит ли она Шайтана, Иблиса, ответила, что в ее сердце столько любви к Аллаху, что там нет места ненависти. Дескать, кто такой Шайтан? Я люблю Аллаха.

Если человек верит — он не может жить ненавистью. Он должен жить любовью и находить в ней точки соприкосновения с другими, на этой платформе любви. А если это просто религиозная форма — многие носят религиозное одеяние, но там (прижимает руку к сердцу. — Ред.) ничего не меняется — они вносят в религию светское, а не духовное, и это может быть моментом раздора. Именно таких религиозных людей могут использовать представители разных течений, прежде всего политических. И это может вызвать проблемы. Поэтому нам нужно работать, чтобы люди были действительно духовными, не номинально — искренне набожными.

— Что касается оккупированных территорий и манипуляций политических течений: если проведем параллели с другими местами, где было разрушительное военное вмешательство РФ, то, например, в Сирии это обернулось разгулом ИГИЛ. Видели ли вы какое-то основание, чтобы подобный феномен массово возник на оккупированных территориях, только с поправкой на другую декларируемую религию?

— Там был и «православный ИГИЛ» — «Русская православная армия».

— Но местный ли это феномен?

— Там были и местные. Во-вторых, я видел много людей, которых как религиовед определяю как неоязычников. Они создали свое видение — псевдославянское и псевдоязыческое, — и распространяют эти идеи. Это причудливая структура, но она охватывает очень много так называемых «ополченцев».

Далее — активность Московского патриархата, который «окормляет», опекает всех, кто с той стороны [линии разграничения. — Ред.]. И они несут идеи «русского мира», имперскую идею, идущую в обертке будто бы «взвешенного отношения», «мировоззренческого выбора людей». Но в реальности это — ужас. Когда меня пытали, постоянно были эти крики: «Мы — русский мир!» — так кричали. Это — реалии.

— В какой мере они вообще ассоциируют себя с этой религиозной традицией? У них там тоже по кабинетам целые иконостасы?

— Да, я видел в кабинетах: Николай II, Сталин, Дзержинский, Путин…

— Сталина иконы хотя бы не висят?

— Пока еще не иконы, но для них это почти иконы.

— Семьи воинов АТО делятся, что бойцы приносят войну домой. Пленники тоже приносят этот свой плен домой?

— Я бы не хотел этого делать. Думаю, мы должны приносить опыт — да, но приносить страдания, переживания, которые были там, и бередить эту рану семьи — неправильно. Это — неправильно! Психологию этого феномена я понимаю, но человек должен иметь ответственность не только за себя. Не говорить миру: «Смотрите, я здесь страдал, а вы...» — так нельзя!

Ты должен нести добро, должен превратить этот опыт в позитивный. Должен построить новую страну, свою семью... Близкие ждали, они тебя любят — верни им эту любовь! Стань любовью! Это — главное. А приносить свои страдания... (горько улыбается. — Ред.) Пусть меньше видят, как у тебя что-то болит.

— Были ли среди освобожденных вместе с вами люди, которых... не дождались? Отчаялись друзья, ушла жена?

— У людей много проблем. Например, когда у близких — другие взгляды, особенно у тех, кто живет на оккупированных территориях. И такие освобожденные стали... изгнанниками. У них почти никого нет. Кстати, вы видели: когда мы прилетели, там стоял парень — он в СИЗО сидел напротив меня в камере. У него никого нет. Еще вместе с ним сидел парень, очень жаждущий знаний, — кстати, его там осудили на 32 года, — и у него также остались в Макеевке все родные. И все, кто остался, его не воспринимают.

— Что можно сделать для них? Вы, наверное, видели волонтеров, которые пытались помогать новоприбывшим, но что можно сделать более системно?

— Это очень хорошие волонтеры, и теперь это такая активная часть гражданского общества. Но нужно понимать, что освобожденные имеют не только материальные потребности. Им приносят одежду, поесть — они удовлетворили этот уровень; нашли жилье — дальше что? А дальше — жизнь: 20, 30, 40 лет. И их надо окружить любовью, дать им духовную пищу — это главное. Мы не должны терять их как людей. Вы же знаете, [люди это переживают. — Ред.] кто как: один начнет пить, другой вообще сойдет с ума... Эти проблемы можно решить только любовью, только духовной опекой.

— Видите ли вы в перспективе возможность какого межрелигиозного проекта, скажем, на базе Института философии, или инициативной группы для помощи тем, кто был в плену, в заложниках?

— Да, это интересная идея. Именно сегодня, разговаривая с Блаженнейшим Святославом, услышал от него, что он также хотел бы достучаться до тех ребят, что находятся в Феофании. У них есть проблемы — не только материальные, но и духовные, психологические. Надо, чтобы с ними разговаривали, беря во внимание страдания, которые они перенесли, но не копаясь в ранах. Надо выводить их на свет, чтобы они увидели после выхода из больницы, что не будут брошены и забыты. Надо, чтобы представители различных религиозных, духовных общин с такими людьми работали.

Я продолжу диалоговую работу с представителями разных конфессий, которую вел еще в Донецке. Саид-хазрат (Саид Исмагилов, муфтий ДУМУ «Умма». — Ред.) знает об этом. Это диалог с религиозными общинами с целью не мировоззренческих дискуссий, а поиска точек соприкосновения, чтобы работать вместе в социальном пространстве.

Беседовала Татьяна Евлоева

16.01.2018

Оцените статью:

Теги:

Игорь Козловский

ДНР

война

Донбасс

профессор

ученый

религиовед

Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии

Обмен пленными состоялся: Игорь Козловский на свободе!

admin — Thu, 28 Dec 2017 21:08:27 +0000

63-летний украинский религиовед Игорь Козловский находился в плену боевиков с января 2016 года. Его обвинили в шпионаже и приговорили к почти 3 годам заключения.

После ареста ученого в Украине началась широкая информационная кампания в поддержку его освобождения, организованная родственниками и бывшими студентами. Освободить Козловского призвали ученые, политики и деятели культуры.

Имя ученого упомянул Петр Порошенко на Генассамблее ООН 20 сентября 2017 года, рассказывая о судьбах граждан Украины, пострадавших от российской агрессии на Донбассе.

27 декабря он — среди тех, кого террористы согласились отпустить в обмен на своих сторонников, против которых в Украине возбуждены дела.

Президент Петр Порошенко в своем Twitter сообщил, что поблагодарил освобожденных киборга Александра Морозова и историка Игоря Козловского за выносливость.

Напомним, на Донбассе 27 декабря состоялся обмен пленными между украинской стороной и сепаратистами. Украина встретила 74 освобожденных заложников, боевикам должны были передать 306 человек, но часть из них отказалась возвращаться на неподконтрольные нашей стране территории.

Источник: Hromadske

Материалы по теме:

Всемирно известный религиовед и философ во второй раз встречает день рождения в плену

Писатели устроили акцию в поддержку заключенного в Донецке религиоведа

Для освобождения Козловского нужна поддержка международных организаций

27.12.2017

Оцените статью:

Теги:

Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии

Игорь Козловский нужен Украине, как никогда, — Людмила Филипович

Собкор — Thu, 28 Dec 2017 12:18:06 +0000

Без преувеличения практически вся Украина, затаив дыхание, ждала 27 декабря того момента, когда в соответствии с достигнутыми договоренностями более 70 заложников террористических группировок Л-ДНР получат свободу. Один из них — религиовед, историк и философ Игорь Козловский, известный далеко за пределами Украины.

Вместе с другими 73 нашими соотечественниками он ступил на свободную от захватчика украинскую землю, и одними из первых его слов были такие: «Я люблю тебя, народ Украины!».

Своими мыслями и радостью по поводу освобождения коллеги с нашим изданием поделилась доктор философских наук, заведующая отделом истории религий и практического религиоведения Отделения религиоведения Института философии НАНУ Людмила Филипович:

— Длительная борьба за свободу нашего коллеги завершилась победой. Тяжело даже посчитать, сколько людей делали всё, чтобы это произошло, сколько было писем, просьб, письменных и устных, обращений к власти, в церкви, в общественные организации Украины и зарубежья. Сколько было произнесено молитв на разных языках и в разных традициях. Господь все слышал и видел, — отметила Людмила Филипович. — Сегодня (27 декабря — ред) поступила новость: освободили Игоря Козловского. Как и почти два года назад, когда мы узнали, что его задержали, никак не верилось, пока в экстренном информационном выпуске не увидели Козловского живого, уставшего, но не сломанного, который в коротком интервью говорил о разнице мировоззрений как причине своего задержания и осуждения в ДНР. Абсурдность ситуации, которая возникла в январе 2016 года, в том, что арестовали, слепили дело, осудили, подвергли пыткам, обвинив в невозможном для ученого, воспитателя сотни студентов, толерантного и интеллигентного мужчины преступлении.

На примере Козловского мы увидели, что приоритетно для ДНР, с кем воюет эта «народная власть», как она ненавидит интеллект, науку, не уважает ученых, образованных людей, прибегает к их преследованиям, пыткам, унижениям и действует при этом в дикий способ, нарушая моральные нормы и заповеди Божьи.

Я думаю, что мы никогда не узнаем всей правды. Козловский не из тех, кто будет втягивать близких ему, а тем более чужих, людей в свое прошлое. Он очень любит людей, жалеет их, бережет, поэтому не будет обременять нас своими воспоминаниями, а тем более сожалениями, гореваниями, реалистичными картинами из своих более чем 700 дней пребывания на подвале или в Горловской колонии. Он — сильная личность, достойно пережившая случившееся. Он — ответственный человек, и этот полученный опыт, такой горький, но и поучительный, обязательно передаст своим ученикам, как это уже делал неоднократно ранее. Освободившись, Козловский не прекратит бороться за свободу других людей. Он и в дальнейшем будет отстаивать свободу каждого, право иметь и выражать свои взгляды.

Но наконец Игорь Анатольевич возвращается! К своей семье, в наше религиоведческое сообщество, к своим надежным друзьям и сторонникам. Он нужен Украине, как никогда, поскольку его поддерживала вера, поскольку в нем живет надежда, поскольку он наполнен любовью, — подчеркнула Людмила Филипович.

Напомним, Игорь Козловский — религиовед, историк и философ, президент Центра религиоведческих исследований и международных духовных отношений, руководитель Донецкого областного отделения Украинской ассоциации религиоведов, президент общественной организации «Центр Дискавери», заместитель гетмана Украинского реестрового казачества по вопросам международных связей, личного состава и религии, руководитель Международного центра христианско-мусульманского диалога и сотрудничества, член Королевского колледжа дворянства (Португалия), почетный гражданин штата Оклахома (США), награжден медалью Австрийского общества Альберта Швейцера, автор десятков научных, научно-популярных и литературно-художественных публикаций, чьи работы переведены на многие языки, удостоенный множества наград и орденов.

Игорь Козловский провел в плену оккупантов почти два года (с января 2016) по абсурдному обвинению — террористы сначала обвинили его в шпионаже, потом в хранении двух боевых гранат. Судилище над 63-летним ученым вынесло приговор — 2 года и 8 месяцев лишения свободы.

С 2016 года имя Козловского вносилось в списки на обмен заложников, на всех заседаниях Трехсторонней контактной группы в Минске украинская сторона поднимала вопрос об его освобождении, однако оккупационные власти Донецка затягивали с этим вопросом. Освобождения ученого добивались не только украинцы, но и международное научное сообщество, а с марта 2017 года пользователи социальных сетей, активисты начали флешмоб #FreeKozlovskyy с целью привлечь внимание к пребыванию ученого в плену боевиков.

28.12.2017

Оцените статью:

Теги:

Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии

В ДНР процесс над известным религиоведом может длиться вечность

editor — Tue, 18 Apr 2017 09:23:27 +0000

Известного ученого-религиоведа, дончанина Игоря Козловского, не имевшего возможности покинуть Донецк и, по словам родственников, с осени 2014 года ведшего там «жизнь обычного пенсионера», террористы арестовали и удерживают в заключении с 27 января 2016 года.

В чем обвиняют ученого, о чем до сих пор нет официальной версии, хотя в Донецке должно было пройти уже два заседания «суда» по его делу, а также основанное на фактах предположение, что «процесс» над известным религиоведом в так называемой ДНР может длиться вечно — в интервью издания ОстроВ с племянником Игоря Анатольевича Дениса Козловского.

Денис, чем занимался Игорь Анатольевич, скажем, с 2013 года до своего ареста?

— Игорь Анатольевич преподавал в Донецком национальном техническом университете. Долгое время он был проректором в Институте проблем искусственного интеллекта. Когда во времена Януковича решили этот институт ликвидировать и присоединить его к Донецкому техническому университету, он стал преподавателем ДНТУ.

Еще был центр Discovery, которым он руководил и в котором проводил занятия как лектор. У него есть несколько десятков постоянных учеников, к ним присоединялись новые из числа студентов или просто заинтересовавшихся. Там был очень широкий спектр тем, от Откровений Святого Иоанна до аюрведы. Он в этом плане был большим специалистом. Раз в месяц, например, по итогам очередного семинара выходила новая книга о йоге.

Он также вел активную религиоведческую деятельность. В частности, был организатором Центра межконфессионального диалога, в рамках которого проходили «круглые столы» с участием представителей разных конфессий. Регулярно участвовал в научных конференциях.

После Майдана он с несколькими единомышленниками организовал Межконфессиональный молитвенный марафон «За Мир и Единство в Украине», и с марта по октябрь 2014 года, когда уже шла война, этот Молитвенный марафон шел непрерывно с утра до вечера. Священников оттуда похищали, сажали их «на подвал», мучили по несколько недель, потом отпускали.

Игорю Анатольевичу в этот период кто-то угрожал?

— Угрожали, как я понимаю, всем, кто принимал участие в марафоне. Разрушали палатки, срывали флаг Украины.

Как минимум два человека оттуда побывали в плену — Сергей Косяк и Сергей Кульбака. Игоря Анатольевича тогда не тронули. И он не боялся оставаться в Донецке?

— Он не боялся оставаться в Донецке, потому что он не вел никакой деятельности, которую можно бы было посчитать враждебной режиму. После того, как стало понятно, что марафон больше нельзя проводить, что это слишком опасно, он жил жизнью обычного пенсионера.

Почему он не уехал?

— Его старший сын наполовину парализован и у него синдром Дауна. Он с 1998 года не выходил на улицу, за ним постоянно нужен специальный уход. Понять, как он перенесет переезд даже на 300–400 километров, было сложно. Игорь Анатольевич не хотел рисковать.

На брифинге его жена сказала, что к тому времени, как его задержали, он сам уже принял решение выезжать из Донецка.

— Разговоры об этом велись. Мы с ним виделись в ноябре 2015-го. Он приезжал в Киев на научную конференцию. Каждый раз, когда мы это обсуждали, то, конечно, говорили, что нужно обязательно выезжать, что находиться в Донецке опасно.

С той стороны не поступало раньше никаких сигналов, что его могут задержать?

— Нет.

Задержание произошло вскоре после подрыва памятника Ленину. То есть, его адрес был известен и о нем не забывали.

— Мне сложно об этом судить, потому что у меня нет ничего, кроме домыслов. Мы понятия не имеем, как там все устроено и почему так происходит.

Что вам известно об обстоятельствах его ареста? Кто первым об этом узнал?

— Одна из его учениц, которая должна была с ним созвониться. Он долгое время не брал трубку и не перезванивал. Такого обычно не бывает. Когда через час, через два он не ответил и не перезвонил, кого-то из друзей, кто был поблизости, отправили узнать, в чем дело. Стало известно, что в квартире чужие люди, проводят обыск.

Как информация попала в СМИ? Я ведь правильно понимаю, что семья хотела сначала избежать огласки?

— Из-за того, что он человек, очень известный в Донецке, в СМИ работает много людей, которые либо у него учились, либо приходили на какие-то отдельные занятия. К тому же, одновременно с ним задержали «Ответственных граждан». В СМИ это все подавали как связанные события. Поэтому об его аресте стали говорить.

Когда ему впервые дали с вами связаться?

— Никогда.

Он ведь звонил вам.

— Но это не значит, что ему дали связаться официально.

И посетителей к нему тоже не пускают?

— Нет. Только адвоката.

Это человек, которого наняли вы?

— Мы наняли.

То есть они пытаются создать видимость цивилизованного процесса.

— Я думаю, с их точки зрения, у них там правовое государство. «Каждый имеет право на защиту» и все такое. У них есть несколько адвокатов, которые аккредитованы работать на территории «республики», и это один из них.

И это имеет смысл?

— Только с той точки зрения, что к Игорю Анатольевичу есть доступ, хоть какой-то. Это лучшее, что мы имеем.

Я правильно понимаю, что сначала были какие-то формальные попытки добиться его освобождения.

— Сначала были как раз неформальные попытки добиться его освобождения. К сожалению, я не могу о них рассказать. Вскоре стало очевидно, что по неформальным каналам мы не сможем ничего добиться.

Ситуация такая, что если ты сразу же включаешь человека в систему, то неформально ты точно уже ничего не добьешься. Мы хотели действовать как можно быстрее. Мы не думали, что дело приобретет такой масштаб.

В чем его обвиняют? Насколько я понимаю, обвинение как-то «эволюционировало».

— Это все на уровне разговоров. Подписанных документов мы не видели. Якобы «следствие» обвиняет его в хранении двух гранат, если утрировать.

То есть, по мнению «следствия», Игорь Козловский был членом преступной банды, которая взрывала памятник Ленину.

— Об этом вообще ничего не говорится — к чему они хотели это все пришить и как они хотели это подать.

Должно быть какое-то объяснение, зачем держат и не хотят отдавать именно Игоря Козловского.

— Это вопрос, на который нет ответа. Нет смысла тиражировать догадки. Это может только навредить.

Они не пытались выходить на родственников, предъявлять какие-то требования, шантажировать? Может быть, чего-то хотели от него?

— Чего хотели от него, нам неизвестно, нам же об этом не сообщают. А с родственниками никто никогда не связывался по своей инициативе. Только после того, как его жена обивала пороги МГБ, ей какую-то информацию, маленькими порциями, выдали и подтвердили, что его там удерживают.

В каких условиях он находится?

— Я могу говорить только со слов адвоката. Продолжительное время, например, его держали в камере для тех, кто отбывает пожизненное заключение. Это было подвальное помещение с конденсатом на стенах.

У него проблемы со здоровьем?

— По всей видимости. Мы ничего не знаем наверняка.

Когда он с вами связывался, он вам об этом не говорил?

— Он ни о чем не может говорить. Он постоянно находится в помещении с другими людьми, непонятно, кто его слушает. То есть все эти разговоры — чтобы просто услышать его голос.

То есть в камере он не один.

— В камере их все время четверо.

Вы не смогли добиться освобождения Игоря Анатольевича неформальными методами, не дождались эффективной помощи от Киева и поэтому решили все-таки вынести эту тему в СМИ?

— Прошел год, и стало очевидно, что усилия с нашей стороны ни к чему не приводят. Проконтролировать огласку было все равно невозможно. Сейчас мы ее не просто не сдерживаем, но и пытаемся добиться огласки в международных СМИ, которые могут поднять эту тему на другой уровень и донести до участников переговорного процесса в Нормандском формате.

Какие-то перемены в его положении, в условиях содержания в связи с этим происходят?

— Абсолютно никаких. Сейчас у них идет судебный процесс. Прошло первое заседание, 3 марта должно было быть второе, но его перенесли из-за болезни адвоката.

Есть какая-то надежда, что Игоря Анатольевича включат в списки на обмен после вынесения «приговора». Вы имеете какое-то представление, на какое время может растянуться «суд»?

— Нет. На протяжении всего года каждые два месяца ему продлевали арест. Точно так же можно и сколько угодно переносить заседания. Этот процесс может длиться вечность.

Он закрытый?

— Так нигде не написано, и наша родственница туда ходила. На последнее заседание, которое перенесли.

То есть она не видела Игоря Анатольевича?

— Не видела. Его и не будут возить на заседания.

Как такое может быть?

— Говорят, что это будет в режиме видеоконференции.

18.04.2017

Оцените статью: