Во время моей поездки в Донецк мне пришлось много ездить через блокпосты. Как правило – обычная процедура: просят показать паспорт, иногда приказывают мужчинам выйти из автобуса для проверки.
4 января. Блокпост ДНР. Нам всем – и мужчинам, и женщинам приказали выйти из автобуса на мороз. Велели достать паспорта.
Достаю свой паспорт и даю его проверяющему – невысокому худосочному бойцу, хлюпающему носом. В ответ мне: «Подождите. Мы списки ждем». На мой вопрос: «Какие еще списки?», ответил второй боец, который к тому времени уже подошел к нам с какой-то тетрадкой. Грозно глянув на меня, он ответил: «Списки заочно приговоренных к смертной казни!» Затем, очевидно, пытаясь усугубить серьезность момента, командным голосом, как на построении: «Вопросы еще есть?» «Есть, - говорю, - за что это у вас женщин к смерти приговаривают?» «Значит, есть за что» - с глубоким осознанием своей революционной правоты ответил мне тот, кто держал в руках тетрадку.
Потрясла реакция людей. Когда мы снова сели в автобус, некоторые начали говорить, что, дескать, не надо было с ним разговаривать и провоцировать. Поняла – люди уже боятся всего, даже самых невинных вещей.
Через пару дней, когда нас снова остановили на блокпосту ДНР, в автобус, где остались только женщины, вошел высокий военный с отличной выправкой и нацарапанной на одном из ремней надписью «Сибиряк». Сказал – женщинам паспорта не надо. «А как же ваши «расстрельные списки» с женщинами?», - не удержалась я. «Какие еще списки?», - удивился «Сибиряк». «Не знаю, - говорю, - спросите ваших. Они носятся с какой-то тетрадкой». Он только ухмыльнулся.
Украинский блокпост. Марьинка. Та самая, где шли жестокие бои. Где погибло много украинских солдат. Насколько хватает глаз, не видно ни одного уцелевшего дома. Поваленные взрывной волной или прямым попаданием снаряда высоковольтные опоры. Оборванные провода, поле, изрытое воронками.
Но больше всего потрясло, когда я своими глазами увидела – где и в каких условиях живут наши военные.
Рядом с трассой вырыты окопы, перекрытые чем-то сверху. Там, на промерзшей земле, спят солдаты. Там они готовят себе горячую еду - в нескольких местах из-под перекрытия видны трубы, из которых идет дымок.
Холодно. Мороз пробирает до костей. От него нет спасения – промерзшая земля и открытое поле, по которому гуляет ледяной ветер. И в этом поле, под землей, в узких земляных щелях ютятся люди, спасаясь от лютой зимы.
Рядом прорыт более узкий окоп с высоким бруствером – земляным валом по обе стороны. Именно в этом окопе во время кровавых боев бойцы спасались от мин и снарядов.
Небольшая гора на въезде в какое-то село – стратегически важная высота. Вся местность с нее – как на ладони. Гора, покрытая снегом, вся ощетинилась стволами орудий. Небольшой блиндаж. На ледяном ветру гордо реет украинский флаг. Ходят люди в камуфляже. Сложно представить жизнь на этой продуваемой всеми ветрами заснеженной горе. Но там стоят бойцы, вгрызаясь намертво в промерзшую насквозь землю.
Мне довелось беседовать с двумя из тех, кто в этот лютый мороз стоял на блокпостах. На вокзале в Константиновке, пытаясь понять - где стоит мой поезд, обратилась к двум военным, приняв их за патруль. Они сказали, что только что сменились с блокпоста и едут домой. Невозможно было спокойно смотреть на их обветренные лица и обмороженные руки. Когда я сказала, что мне довелось видеть – в каких условиях им приходится находиться, один из них улыбнулся: «Да. Так и живем – в норах». Поделилась тем, что у меня было – отдала мандарины, конфеты и сникерсы. Отказывались: «Мы уже домой. Вот наш поезд». Сказала: «Спасибо вам». Они ушли к своему поезду. Но еще долго к горлу подкатывал ком и в глаза просились слезы.
Военные не жалуются на судьбу. Профессионалы называют войну работой. У Высоцкого, в его песне «Черные бушлаты» есть слова: «Мне хочется верить, что грубая наша работа
Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход».
Все ли оценят эту работу? Все ли, кто живет в теплой квартире и спит в мягкой постели поймут когда-нибудь – какую цену за их благополучие заплатили другие люди?
