По решению Государственного комитета обороны СССР в ходе спецоперации НКВД-НКГБ 18–20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары, по официальным данным — 194 111 человек. Результатом общенародной акции Унутма («Помни»), проведенной в 2004–2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскотатарским народом преступления. В рамках 73-й годовщины депортации Крым. Реалии совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов:
Я, Владимир Николаевич Пугин, крымский татарин, родился 27 декабря 1937 года, уроженец села Буюк Ламбат (Малый Маяк) г. Алушты Крымской АССР. Мой родной отец Шабан Асанович Планджиев и родная мать Ольга Корнеевна Полещук.
В связи с моим очень болезненным состоянием меня усыновила в 1939 году сестра отца Сая (Сайде) Асановна Пугина и ее муж Николай Сергеевич Пугин, который был шеф-поваром в правительственном санатории горняков «Красное Криворожье» и имел связи с влиятельными врачами того времени. Благодаря им я смог выжить и был принят в их семью, так как у Сайде Асановны не могло быть детей.
Во время войны я проживал в доме дедушки Асана Планджиева в селе Буюк Ламбат, так как мой приемный отец Николай Сергеевич Пугин хотя имел «броню», то есть мог не участвовать в действующей армии, с 1941 года воевал за Севастополь, где и погиб 23 мая 1942-го.
На момент выселения наша семья состояла из четырех человек: мать Сая Асановна Пугина, дедушка Асан Планджиев, бабушка Эсма Планджиева и я.
Семья проживала по адресу: с. Буюк Ламбат, г. Алушта, ул. Утренняя, в доме на четыре комнаты с очень хорошей обстановкой, мебелью и вещами. Имели приусадебный участок, хозяйственные постройки и с/х инвентарь, домашнюю живность (корову, овец, коз, кур).
Из моих родственников в Красной Армии находились:
1) родной отец Шабан Асанович Планджиев, был ранен на Перекопе, вернулся в село, вылечен тайком от немцев, помогал партизанам;
2) дядя Мемет Асанович Планджиев, был призван в Красную Армию в 1939 году, — танкист, дальнейшая судьба неизвестна;
3) тетя Фатьма Асановна Планджиева, служила в Красной Армии на протяжении всей войны, была связисткой, имела награды. Принудительно отправлена в Среднюю Азию в 1945 году после демобилизации;
4) дядя Али Планджиев, летчик, воевал, был ранен в боях под Житомиром, вылечился и после войны остался в Житомире, работал в гражданской авиации начальником полетов;
5) дядя Рустем Асанович Планджиев был смертельно ранен немцами на глазах своего отца, Асана Планджиева, который на его просьбу принести попить воды перед смертью, получил четыре ранения. С этими ранами мой дедушка был депортирован в Среднюю Азию, где от ран и умер в 1945 году;
6) дядя Идрис Сеферов, участвовал в гражданской войне под командованием Котовского, затем в финской войне и в ВОВ, имел много правительственных наград. С 1921 по 1975 годы проживал с семьей в Киеве. В 1968 году, несмотря на все его заслуги, из-за его национального происхождения ему не дали отдыхать по путевке в санатории в Крыму, потребовав за сутки покинуть полуостров. Он приезжал в Среднюю Азию к матери и родственникам, я хорошо помню его рассказы о войне;
7) дядя Осман Тахтаров, участник ВОВ, капитан 2-го ранга, имел боевые награды. Умер в Вологде в 1985 году.;
8) дядя Сейдали Планджиев, летчик, воевал на фронте в ВОВ;
9) дядя Мамут Планджиев, летчик, воевал на фронте в ВОВ, был контужен, после войны принудительно отправлен в Среднюю Азию, г. Колхозабад Таджикской ССР.
Единственный из моих дядей, кто не участвовал в ВОВ, был Халит Планджиев, который был репрессирован за свои слова на собрании: сказал, что не хочет работать в колхозе, а желает перейти на работу в совхоз. За это его посадили на 10 лет, которые он полностью отсидел.
После освобождения Крыма от немцев весной 1944 года мой родной отец Шабан Планджиев был мобилизован в трудовую армию в Куйбышев, откуда где-то в 1948–49 годах вернулся в Среднюю Азию, в город Янгиюль, к своим родственникам. А оставшиеся семьи родственников, которые я помню: семья Зюре Сеферовой (8 человек), Усеина Сеферова (7 человек), Энвера Сеферова (3 человека), семья Джетере (9 человек), Аджиумеровых (5 человек), Нижяти ага Адылова — были депортированы 18 мая 1944 года вместе с нами.
Хорошо помню, как в 1941 году, играя с ровесниками на горе, видел, что все море было вплотную заполнено кораблями (чьими, не знаю). Затем нас прогнали с горы и установили зенитки, при выстрелах которых вылетали стекла из окон. Дед несколько раз пытался восстановить стекла в окнах, но впоследствии заколотил их досками. В одной из бомбежек я получил сотрясение мозга, поэтому в школу пошел с 11 лет.
Мама Сайде рассказывала, что 17 мая к ней приходил офицер, друг приемного отца Николая Пугина и сказал: «Сая, завтра вас будут выселять. Но ты можешь остаться со мной и помни, что за разглашение военной тайны ставят к стенке. Первую пулю пущу тебе, а вторую — себе». А на вопрос: «А как же родители?», — ответил, — «О них забудь». Мама не согласилась, а дед Асан сказал, что он — провокатор, и хотел заявить на него. Мама еле уговорила его дождаться утра. А утром пришли солдаты… Мама Сайде вручила мне узелок и всё просила, чтобы я его не выпускал из рук. И только позже, когда помогал маме менять драгоценные вещи на продовольствие, узнал, что было в этом узелке. Часы, браслеты, монеты спасли моих родственников (11 человек) от голодной смерти. Единственную вещь — награду отца — мать сохранила. Я ее храню как память об отце.
18 мая меня с матерью Сайде, дедом и бабушкой Планджиевыми погрузили в машину и вывезли из Буюк Ламбата. Родная мать — Полещук Ольга Корнеевна с детьми Эмине, Османом и родителями Корнеем и Ариной остались в Крыму как русские. Я их увидел летом 1958 года, когда с матерью Сайде приехал в Крым, где нам дали 24 часа на пребывание.
А 18 мая нас погрузили в товарный вагон с открытыми дверями. Люди сидели друг возле друга, сильно воняло. Мать кормила меня, чем могла. Никакой медицины. Трупы выбрасывали из вагонов либо на ходу, либо на остановках. Помню, что во время остановок, когда люди бегали в поисках воды, поезд неожиданно трогался, и неуспевшие запрыгнуть в вагоны, отставали от поезда. Где-то в песках поезд стоял на путях полукругом, я хорошо помню, как какой-то человек, стоявший в вагоне в хвосте поезда, снимал весь наш состав с камеры, установленной на треноге. Сколько суток были в пути, не знаю, но помню, что долго.
По прибытию в Узбекистан нас погрузили с вагонов на лодки, перевозили через разлившуюся реку Чирчик. Лодки были сильно перегружены, и мы с мамой все время переживали, что они перевернутся. Потом, сколько я там жил, такого количества лодок не видел.
Выгрузили на берегу канала с заросшим камышом, под открытым небом. За нами два месяца наблюдал старик-узбек, слушал наши разговоры. Потом он сказал, что кое-какие слова понимает и предложил нам помощь: «Настает зима, здесь бывает холодно». Показал заброшенную лачугу с одними стенами, помог накрыть камышом крышу, вместо дверей было одеяло, посреди он устроил мангал, который топили кизяком. Так перезимовали. Через год переселились в село Солдатское (сейчас город Аскарлик — КР), в общежитие Лубзавода в одну комнату, где проживали 8 человек, спали покатом на полу. Мать и тетя работали в столовой, остальные по 12 часов на Лубзаводе, где изготовляли мешки и веревки.
В начале 1945 года нас разыскала мамина сестра Шевкие Планджиева, которая работала в поселке Булунгур Самаркандской области, и перевезла нас четверых к себе. В этом же году к нам приехала сестра бабушки — Шемьи-заде Тахтарова (мать Османа Тахтарова). В 1946 году нас разыскала фронтовичка Фатьма Планджиева. В этом же году мы переехали в Янгиюль. Жили 8 человек в одной комнате банковского дома. Однажды было нападение на банк, после чего всех жильцов перевели в другие дома. Так как тетя Шевкие была отличным банковским работником, а тетя Фатьма — фронтовичкой, — нам уже на 11 родственников выделили комнату и кухню, где мы проживали до 1962 года.
Мечтал стать художником с детства, имею способности. В 14 лет преподаватель Художественной академии им. Репина (Ленинград) предложил мне все условия для обучения в Академии, но из Янгиюля не отпустили из-за комендантского надзора. Помню, как впервые узнал, что такое комендантский надзор. В Янгиюле, когда мне исполнилось 16 лет, во время занятий в школе в класс вошел комендант со словами: «Мерзавец, что я должен тебя разыскивать? Почему не являешься на спецучет?».
Дома мать разъяснила мне значение слов коменданта.
Помню, как в Средней Азии бабушки Эсма Планджиева и Шемьи-заде Тахтарова просили меня следить, чтобы чужой человек не заходил во двор в то время, когда они читали Коран и совершали намаз.
После выхода Указа ПВС СССР от 28 апреля 1956 года, согласно которому с крымских татар и некоторых других депортированных народов были сняты ограничения по спецпоселению, нас вызывали в комендатуру и требовали подписаться в том, что по возвращению в Крым не будем требовать возврата имущества и проживания в том населенном пункте, где родились.
В 1959 году тетя Шевкие получила земельный участок, и две сестры начали строительство дома на собственные средства. В 1962 году закончили строительство и жили в новом доме по ул. Педагогическая, 10 — до 1969 года.
В 1969 году мать Сайде, отец Шабан Планджиев с новой семьей (жена и трое детей), тетя Фатьма (муж и 5 детей) на пути в Крым вынуждены были остановиться в Новоалексеевке Херсонской области. Я же в 1969 году поехал в Буюк Ламбат (Малый Маяк) к маме Ольге Корнеевне Полещук, которая осталась и жила все это время в Крыму. Ее за добросовестный труд неоднократно поощряли правительственными наградами, она была участницей сельскохозяйственной выставки в Москве.
Пошли мы прописываться. А там начальник паспортного стола, начальник милиции и начальник отдела органов безопасности сказали мне: «Мы тебя пропишем. А потом за тобой будет тянуться татарский хвост?». На это я ответил, что никакого хвоста не будет, так как знал, что мать Сайде не хотела разлучаться со своими оставшимися в живых родственниками и осталась жить в Новоалексеевке.
Прописался в Малом Маяке, устроился на работу телемастером.
В 1971 году перешел на работу электриком в санаторий «30 лет Октября» в Алуште. В первый год работы был на «Доске почета» санатория, в 1974 году был рекомендован на городскую «Доску почета», но не попал на нее из-за своих татарских корней. Хотя главный врач санатория Ушакова Елена Никитична усердно добивалась моего поощрения. На общекрымскую «Доску почета» тоже не попал и обещанную квартиру не получил, хотя как сын погибшего участника ВОВ имел право. Так и жил, по фамилии считался русским, а по правам — крымским татарином.
В 1976 году женился на Васфие Ильясовне Идрисовой, внучке раскулаченного и отправленного в Казахстан Эмир-Али Кемала, и переехал в Мелитополь. Работал на предприятиях города электриком. В свободное время занимался художеством, в 1996 году на празднике Курбан-Байрам выставил свои работы перед соотечественниками.
В 1996 году в Симферополе в библиотеке им. И. Гаспринского к 52-ой годовщине депортации крымских татар из Крыма была открыта выставка крымскотатарских художников. Были выставлены и мои картины «Горное озеро», «Водопад Джур-Джур» и «Фазаны у водопада». Принимаю посильное участие в жизни крымскотатарского общества г. Мелитополя. В 1993–1997 годах пытался восстановить день рождения и факт усыновления. Обращался в Крымский архив отдела записей актов гражданского состояния. Неоднократно ездил в Симферополь и обращался в Мелитопольский отдел ЗАГС. В конце концов выдали свидетельство с прочерком отца и матери.
Проживаю в Украине, в г. Мелитополе Запорожской области.
(Воспоминание датировано 29 сентября 2009 года)
Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
Источник: Крым. Реалии
