В это трудное время украинцам надо обозначить точки социального равновесия, которые б не дали нашему обществу «скатиться» к любым крайним идеям. Наша страна находится в сложном положении, в том числе и духовном: военные действия, разочарование, экономический кризис. Нам всем нужны такие точки опоры, чтобы иметь ориентиры и возможность верить в лучшее.

Для этого редакцией КНК Медиа был создан цикл интервью с известными людьми, которые помогают украинцам найти себя в эти тяжелые времена: с духовными лидерами, с мудрыми и незаангажированными личностями, с теми, на кого хотелось бы равняться и подражать. Гостем одного из интервью стал Саид Исмагилов, человек, переживший оккупацию своего родного города Донецка, духовный лидер мусульман Украины, к слову которого прислушиваются.

Расскажите о структуре в Исламе.

— Постоянной иерархии, как у католиков или православных, нет. В каждой стране структура может отличаться, на постсоветском пространстве есть похожая: существует определенное мусульманское объединение, которое возглавляет муфтий. У муфтия есть его заместители, далее следуют имамы: региональные, то есть, которые есть в любой административной единице, ну, например, имам Запорожской области; также имамы, которые работают как настоятели определенного храма в православии, дальше помощники имама.

Что значит муфтий?

— В исламском мире слово муфтий означает специалиста по Исламу, который имеет соответствующее религиозное образование и может выносить правовые решения по любым вопросам. То есть люди приходят с разными вопросами, и он говорит им, как все правильно сделать по законам религии. Но у нас оно получило другое значение — это руководитель крупного мусульманского объединения.

В Украине раньше было несколько суннитских центров, сейчас он один, поскольку другие на Донбассе и в оккупированном Крыму. А вообще осталось два — мы, мусульмане-сунниты — и мусульмане-хабашиты. Я возглавляю духовное управление суннитов.

В чем заключалась Ваша работа в Донецке?

— До того, как меня избрали муфтием, я был имамом в мечети в Донецке, работал в исламском университете, готовил кадры, воспитывал будущих имамов. Когда меня избрали в 2009 году муфтием, я переехал в Киев и пробыл здесь до 2012 года, впоследствии вернулся в Донецк, где встретил и Майдан, и оккупацию. Выехал в Киев, когда оставаться в Донецке было уже совсем опасно.

Я помню Ваше спокойствие во время обстрелов Донецка. Вы успокаивали людей, писали тексты в социальных сетях с невероятным юмором, хотя все это было под «Градами». Мы все Вас читали и удивлялись силе Вашего духа.

— А иначе и не могло быть. Потому что все паниковали, было страшно. Когда начался захват админучреждений, мы все были в отчаянии и ожидали, когда нас освободят. Мы ждали, что вот-вот приедут наши спецслужбы и военные, просто зайдут колонны и наконец-то наведут порядок. Тогда весь донецкий сепаратизм был где-то на уровне «городских сумасшедших» — мы знали, что там были именно люмпены, низы общества.

У них не было оружия сначала, они не имели военного опыта, и никакого сопротивления нашим войскам они бы не оказывали. Мы ждали, что со дня на день приедут и весь этот «дурдом» закончится. Но никто не приехал, ничего не решилось, а потом начала появляться настоящая бронированная техника, профессиональные солдаты — и пришел страх. Людей надо было поддерживать. К духовному лицу обращаются за советом, за поддержкой, если бы мы начали паниковать, что бы это было… Я говорил успокаивающие вещи, с юмором. Хотя нам там уже было опасно оставаться, потому что мы не хотели вступать в ряды сепаратистов. Мы свою проукраинскую позицию не скрывали.

Было и такое — мы стояли посреди Донецка и молились за мир в Украине, не убили нас, потому что называли сумасшедшими. Нас было немного: христиане, мусульмане — мы стояли и молились, а вокруг уже ездили танки и БТРы, было полно солдат с автоматами.

Я помню! За вас было очень страшно.

— Страшно было тем, кто смотрел, нам там уже ничего не было страшно. Это как с Майданом — смотреть страшно, а внутри — уже нет. 20 февраля 2014 мы договорились с греко-католиками встретиться на Институтской у Нацбанка, они нас пригласили в гости. А мы пошли в своей обычной одежде священников, хотя нам сказали, что за такое снайпер убивает сразу, хорошая мишень. Страшно не было. Так и в Донецке — мы стояли и были готовы ко всему: бросят в подвалы или убьют… Но стояли с мыслями, что мы делаем правильно — стыдно священнослужителям в такое время не выйти и не сказать слово правды! В Донецке вообще пропаганда много значит. Люди не думают своими головами.

Мне известен факт пропаганды в церкви московского патриархата в Донецке — священник призвал вступать в Новороссию.

— Религию использовали также. Когда в Донецке был Майдан, только одна большая церковь не принимала участия в наших общественных собраниях: ни в молитвенных марафонах, ни в шествиях. Были греко-католики, священники киевского патриархата, мусульмане, протестанты. Мы все знали, что делается в храмах друг друга. И только московские священники с нами, к сожалению, не общались.

Общественное мнение состоит из банальной пропаганды. Я тоже ее жертва — многочисленные кинофильмы чаще высмеивают все, что связано с Исламом. Ваше мнение — почему так?

— Да! И не только американские фильмы, «Белое солнце пустыни» — вот пример советской пропаганды!

Вообще весь мусульманский мир был колонизирован. Было распределение между Англией, Францией, Германией и другими. Относились к мусульманам как к отсталым людям, потому что они не понимали языка захватчиков. Имперская Россия считала мусульман невежественными, поскольку те не говорили по-русски. И тот факт, что татары-мусульмане, которые жили в Москве, владели, например, пятью самыми старыми языками на планете, для россиян ничего не значил. Это исторически доказанные факты, когда московский уборщик улиц Ахмед считался неграмотным, но владел пятью языками — персидским, арабским, турецким, башкирским, татарским. Но без русского он мог работать только так. Это историческое отношение к народам, которые были колонизированы.

А в Советском Союзе велась общая борьба со всеми религиями. Есть фильмы, где открыто издевались над христианством. Всех, кто был причастен к религии, любой, советская пропаганда показывала как людей невежественных, глупых. Поэтому такое и отношение.

А в Штатах вообще такое отношение ко многим странам. Они и о Советском Союзе такие пародийные фильмы снимали. Мы для них белые дикари в шапках-ушанках, все пьют водку, с медведями гуляют по городу. Они создают стереотипы.

Мусульмане для многих ассоциируются с войной и агрессией. Что такое радикальный Ислам, которого мы все так боимся?

— К середине 20 века вообще не было такого термина, как радикальный Ислам. Он появился, когда начался арабо-израильский конфликт, а затем и афганский. Советский Союз вторгся в Афганистан, и все эти вооруженные мусульмане, которые защищали себя от нападения, были представлены как душманы, бандиты. Они, конечно, локализовались, начали вооружаться и все это с какими-то радикальными идеями, потому что захватчики, во-первых, пришли с исторически христианской страны, с преобладанием к местному населению. Появилась новая идеология — мы, мусульмане, должны объединиться против агрессора. Конфликт порождает радикальные идеи. Затем это вышло из-под контроля, появились группировки вроде Аль-Каиды, которые никуда не делись в мирное время. На самом деле, все эти террористические группы, которые занимаются убийствами и грабежами, да еще и с Кораном в руках, — явление непонятное даже для самих мусульман. Потому что Ислам призывает к миру, у нас одна из самых миролюбивых религий. Радикальный фанатизм, когда люди под лозунгами из Корана убивают невинных, а это, прежде всего, такие же мусульмане (90% убитых именно мусульмане) — трагический социальный феномен. Но на Донбассе этот феномен имеет свое продолжение. Например, радикальная православная армия, убивающая своих же христиан, пытала священников из-за того, что они не желали «русского мира», этот феномен может транслироваться не только у мусульман. Это общее явление для людей в целом.

Вы думаете, что через несколько лет, если не остановить эту войну, мы можем иметь на Донбассе, у себя под боком, какую-то радикальную христианскую группировку, вооруженную и очень опасную, которая с Библией и крестами в руках будет убивать всех, кто с ней не согласен, да?

— К сожалению, такое возможно, но я надеюсь, что у нас этого все же не произойдет. Есть радикальный белый христианский национализм, когда убивают всех, кто не есть их расы и их вероисповедания.

Иисус не призывал убивать!

— Да! И пророк Мухаммад не призывал убивать. Но выдергивая из священных текстов определенный контекст, они говорят: так сказано в писании, поэтому так и нужно делать. Собственная интерпретация. Например, этот феномен с радикалами — они считают, что все остальные не настоящие христиане, а фашисты. Именно в этом обвиняли украинскую сторону, мол, она не разделяла взглядов россиян, а, значит, является фашистской, поэтому ее можно уничтожать, потому что идеология неправильная. Факт: в Донецке было замучено и убито немало украинских священников, и сделали это радикальные «русские» христиане. То есть, это явление не является чисто мусульманским. Это может появиться в любой культуре и в любой религии.

То есть любой человек с оружием может почувствовать себя Богом?

— Всех этих людей используют, ими манипулируют. В отношении исламских радикалов — все эти люди мало просвещении, во-первых. Во-вторых, это люди, которые не нашли себя в жизни, банальные неудачники. Человек, у которого есть работа, семья, дети, он реализован в жизни, не бросит все это неизвестно ради каких лозунгов и не поедет куда-то брать в руки оружие и воевать против других. Я же вижу, какие люди едут именно к исламским радикалам, там много криминального элемента, люмпенов, нищих, у которых не сложилось с супружеской жизнью, с работой. Их находят вербовщики и обещают им шикарную жизнь, деньги, славу — все это под цитатами из Корана. Они туда попадают, но вырваться уже не могут. Потому что убьют.

Так же было в Донецке. Когда юношей просто хватали с улиц и заставляли быть пушечным мясом. Донецк всегда был «люмпенизированным», там это делать было просто — пропаганда, обещания хорошей жизни, а самое печальное, им говорили: «Там фашисты, а вот хороший русский мир». Многие из них действительно были идейные, но все равно почти все мертвы.

Сегодня в связи с событиями в Сирии вновь поднимается вопрос о том, что мусульмане живут по своим законам и не желают принимать законы европейских стран, в которых они хотят жить. Это конфликт религий? Социальный конфликт разных культур?

— А это не только проблема сирийцев. Это проблема любой культуры. Вот, например, китайцы. Они переезжают и делают свой маленький Шанхай. Приезжают русские и делают Брайтон-Бич в Нью-Йорке. Приезжают наши украинцы — они в Эмиратах сделали свой очаг и уже церковь построили. Все общины на новых территориях держатся вместе, сохраняют свой язык и обычаи, религию как форму самоидентификации. Те, кто не космополиты, а живут в традиционном обществе, а арабские страны очень традиционные, не могут жить как немцы, например. Когда эмигрируют европейцы между своими странами, им легче, они будут незаметны. Человеку другой культуры вообще трудно интегрироваться. Нужно время и смена поколений, чтобы уже потомки адаптировались, учили язык, интегрировались в новое общество. Детям это легче — они гибкие. Но наплыв мигрантов, безусловно, напрягает общество.

Европейцы тоже смотрели телевизор, и они являются жертвами пропаганды, которая насаждала им идею «плохого» Ислама. И вот он пришел.

— Не думаю, что среди беженцев есть радикалы. Это просто люди, бегущие от войны. Почему там много мужчин? Потому что традиционно именно мужчина должен заботиться о семье. Он едет первый, чтобы поселиться, найти работу, потом забирает семью. Не все же могут воевать и убивать. А оставаться дома опасно — могут просто силой забрать в армию. Радикальные боевики заставляют своих брать оружие в руки, а несогласных просто убивают. Мужчины бегут, это реальность. Обвинять их трудно, повторюсь, не каждый человек может воевать.

Но все равно исламистов позиционируют в СМИ как агрессивно настроенных радикалов. Мы вообще имеем такую ​​противоречивую ситуацию — Ислам против войны, христианство против войны, но все воюют.

— Да, это тоже феномен. Вот все те боевики, приезжающие из России, — там есть и мусульмане, и христиане, и все они посещают церкви и мечети. Я считаю, что только психически больной человек может отрезать конечности, убивать с таким удовольствием, пытать людей. Для нормального человека это трагедия. То есть это не вопрос религии — это вопрос душевного здоровья.

Но имеем ситуации, когда СМИ подают факты насилия только со стороны Ислама. Никто не говорит, что мексиканские наркокартели уничтожили целый городок и убили всех жителей, никто не свяжет эти преступления с религией. Никто не скажет, что именно католик является наркодилером и работает на мафию. Мы никогда не услышим в СМИ, что итальянская мафия, которая особенно жестокая, носит на шее изображение Иисуса. Но всегда будут говорить, что какое-то преступление совершил именно мусульманин.

Мусульман почти полтора миллиарда, в том числе, ну пусть, до миллиона радикалов. Еще какая-то часть из тех радикалов являются террористами. Но это маленький процент от всей исламской общины. Но СМИ будут идентифицировать Ислам не с большой культурой, письменностью, архитектурой, благотворительностью. Нет, а именно с тем процентом террористов. Поймите, что террористические организации есть повсюду — в России, в Ирландии, в Италии, в Мексике, где угодно. Но акцент всегда на мусульманах. Это, на мой взгляд, результат пропаганды.

Что для мусульман война?

— Для нас это трагедия, как и для всех остальных. Война — это последнее, что можно использовать в конфликтах. Пророк Мухаммад говорил, надо использовали все возможности, чтобы не встретиться с врагом на поле боя. Но когда все возможности исчерпаны и остается лишь бой, то будьте мужественными.

Сейчас в зоне проведения АТО воюют люди разных религий. Работает служба военных капелланов. Вы могли бы рассказать, есть ли капелланы-мусульмане?

— Мусульманских официальных капелланов в зоне АТО нет. Есть такая проблема, что у нас очень трудно официально оформиться капелланом. Даже если кто-то из нас захочет поехать капелланом к военным, его просто не допустят к частям, потому что для них мы неизвестные люди. У нас нет официального статуса. А без этих бумаг мы к бойцам не доедем. Без разрешения ни один командир не пустит в часть. Но такая необходимость существует. Понимаете, если гибнет наш капеллан, государство делает вид, что его никогда не существовало. Министерство обороны, куда мы подавали прошение, пока не реагирует. У нас есть имамы, желающие ехать на фронт, они понимают, что их могут убить. Что они не имеют правового статуса, но у них есть такая потребность.

Министерство обороны дает разрешение тем священникам, церкви которых входят во Всеукраинский Совет Церквей. Наше мусульманское объединение в этот совет не принимают, хотя мы официально зарегистрированы в Украине. Если бы не было такой практики, что капелланов берут только из тех объединений, которые входят в Совет Церквей, наши имамы уже давно были бы там.

И традиционно попрошу несколько слов-пожеланий от Вас для наших читателей.

— Прежде всего, пожелаю всем веры. Желательно, чтобы у людей была вера в Бога, потому что именно она дает человеку очень высокие нравственные правильные качества. Верующий человек не убивает, потому что Бог запрещает. Он не ворует, потому что Бог запрещает — он все знает и все видит. Для верующего человека есть определенные духовные «сдержки», которые не позволят ему делать отвратительное или неприличное.

Во-вторых, я хочу, чтобы была вера в то, что у нас все будет хорошо. В любой религии отчаяние — это плохо. Человек, пока он жив, не должно отчаиваться. Он должен полагаться на Господа и верить, что, как бы плохо не было, наступит время, когда все станет хорошо. Не терять веру. Если человек верит в лучшее будущее, то так оно и будет. Но для этого нужно еще и работать. И начинать надо с себя. Каждый человек должен самосовершенствоваться, быть образованным и рассуждать своей головой.

Спасибо!

Источник: КНК Медиа