«Госбезопасное» исламоведение: Как украинская наука остается в плену чужого мифотворчества

"Держбезпекове" ісламознавство. Як українська наука залишається в полоні чужої міфотворчості
"Держбезпекове" ісламознавство. Як українська наука залишається в полоні чужої міфотворчості
12.09.2020
Оцените статью: 
(258 оценки)
editor
Аватар пользователя editor

Вряд ли «мусульманскую» тематику сейчас можно назвать топовой в Украине, особенно на фоне все более угрожающей ситуации с пандемией и, конечно, местными выборами.

Едва ли не единственный из более-менее стабильных трендов — это, разумеется, религиозные преследования во временно оккупированном Крыму, а также июльская контроверсия с приобретением статуса действующей мечети Айя-Софией в Стамбуле.

На фоне последнего усилился тон комментариев о том, что, дескать, «а они еще хотят строить мечеть в Киеве». И это при том, что никто из украинских мусульманских лидеров публично не поддерживал решения турецких властей и в конце концов вряд ли может нести за него хоть какую-то ответственность.

Более того, в августе напомнили о себе «борцы с сектами» с временно оккупированных территорий Донбасса. Заявление «министерства обороны ДНР» об украинских «боевых муллах» на Донбассе, якобы представляющих организацию «Братья-мусульмане», кажется, было воспринято частью общества с юмором, однако на самом деле смешного очень мало. Ведь обвинения, с которыми выступили в адрес ассоциации «Альраид», далеко не первые из этой серии и звучали за последние годы не только от сепаратистов, но и от отечественных «исламоведов».

Вопрос, впрочем, не в деятельности этой или любой другой мусульманской институции. Проблемой стал сам подход к изучению, пониманию, восприятия и, соответственно, диалогу между государством и мусульманскими общинами. Основные его недостатки можно описать очень просто.

С одной стороны, мусульман у нас не так много: по разным оценкам, от 500 тыс. до 1 млн (с Крымом), и далеко не все они публично демонстрируют свою религиозность. Например, в одном Киеве пятничные молитвы в «докарантинные» времена собирали максимум до 10 тыс. человек, если посчитать все мечети столицы, а во всех других крупных городах таких еще меньше.

После оккупации Крыма, казалось бы, должен усилиться крымскотатарский фактор, но его значение осталось скорее политическим, чем религиозным.

Не секрет, что много лет украинская гуманитаристика — а это и религиоведение, и политология, и другие науки — рассматривала мусульманскую общину Крыма, с одной стороны, как демократически настроенную, прежде всего благодаря Меджлису, а с другой настаивала на «угрожающих тенденциях», распространении «экстремистских» взглядов и т. п. Годами мы слушали о «базах подготовки ваххабитов», которые вот-вот должны начать превращение Крыма в «халифат».

Особую популярность этот горе-тренд приобрел после 2001 года, когда глобальным явлением стало определение «исламской угрозы» как мировой проблемы номер один. Соответственно, в Украине (не без влияния соседних стран, прежде всего РФ) начало формироваться «госбезопасное исламоведение», когда актуальность тех или иных тем определялась такой задачей, как разделение мусульман на «безопасных» и «опасных».

Активно дискутировалась и тема миграции. Мол, в Украину может «понаехать» разных… в том числе мусульман. При том, что огромное число самих украинцев выехали на поиски лучшей жизни в «оккупированный мигрантами ЕС».

Так, аналитическая записка регионального филиала Национального института стратегических исследований в Крыму, датированная 2008 годом («О проблеме проникновения ваххабизма в конфессиональное пространство АР Крым») предлагала следующие рекомендации:

«Минобразования АР Крым более активно влиять на процессы мусульманского образования, уделяя значительное внимание пропаганде в мусульманской среде демократических, гуманных ценностей; органам прокуратуры Украины обеспечить постоянный мониторинг религиозной литературы, поступающей из иностранных исламских, в том числе ваххабитских, центров;

Национальной академии наук Украины исследовать проблему исламского радикализма, в частности его исторических истоков, специфики, особенностей современного развития и мирового государственно-правового опыта борьбы с проявлениями этого явления».

В последнем абзаце фактически на ученых предлагают возложить функции «госбезопасности», что преимущественно и получило свой надлежащий отклик.

Если промониторить некоторые из защищенных диссертаций «исламоведческой» тематики в Украине, то можно заметить интересную особенность. В разделе «Актуальность» выбор предмета исследования часто мотивируется необходимостью борьбы с «экстремизмом» — при этом в перечне источников можно найти большей частью русскоязычные переводы полемической литературы.

На различных конференциях в 2000-х и даже в 2010-х годах многие из религиоведческой среды акцентировали внимание на «исламской угрозе» в Украине, проводились разного рода «экспертизы», запрещалась ко ввозу и распространению некоторую литературу.

Среди упомянутых диссертаций, скорее напоминающих советскую антирелигиозную литературу или миссионерскую «ересиографию», вряд ли хоть одна прошла бы защиту где-то в более научно развитой стране. Однако именно такой «секонд-хенд» часто формирует тренды нашей гуманитаристики. Пока у нас активно рассуждали об «исламской угрозе», война пришла в страну совсем с конфессионально другой стороны.

Интересно, что в этом же тоне активно «запугивали» различными исламскими движениями и некоторые мусульманские лидеры, пытаясь таким образом устранить из публичного пространства конкурентов.

В те годы в Украине еще активно работали российские медиа, поэтому месседжи, которые звучали во время первого и второго чеченских конфликтов, значительное влияли на массовое сознание.

Несмотря на то, что в Украине за все годы независимости мусульманские общины старались как можно активнее дистанцироваться от разного рода обвинений и активно делают это и сейчас, «госбезопасный» тренд никуда не исчез — просто перешел несколько в другую плоскость.

Да, и сегодня в научной и не очень литературе можно прочитать о «традиционном» и «нетрадиционном» исламе. Если в англоязычном научном мире это понятие означает прежде всего «народный, традиционный исламский опыт» (местные обычаи, этикет, обряды), то в трудах некоторых отечественных авторов эти слова имеют иной смысл: дескать, вот эти — «традиционные», то есть «правильные», а другие — «угроза».

Да и серьезные исламоведческой исследования за последние годы у нас трудно найти. В основной массе, когда речь идет о современном исламе в Украине, это один и тот же перечень организаций, отдельные из которых авторам кажутся «лучшими», другие — нет. При этом часто не объясняется, что в исламе нет централизованной структуры, и поэтому лидеры, представляющие мусульман, могут говорить только от имени своих организаций, а не всех мусульман.

Очень редко можно прочитать интервью с реальными носителями религиозности. То есть то, что десятками лет делает мировая наука, у нас почему практикуют крайне редко. Гораздо легче найти в какой-то книге «неоднозначную» цитату (или приписать таковую) и показать пальцем: «Вот он, экстремизм!»

Конечно, никто не отрицает важности фактора безопасности в религиозных вопросах, особенно в условиях гибридной войны, но теми подходами и средствами, которыми сейчас формируют образ мусульман, вряд ли можно достичь надлежащих целей — если таковыми действительно являются интересы Украины как государства.

Представленность лишь одного духовного управления в Совете Церквей, регулярные «звоночки» на тему «исламской угрозы», различного рода публикации о том, что у нас много «нетрадиционных» мусульман — все это в принципе ведет к определенному парадоксу, когда якобы «Крым наш», а вот ислам — как-то не очень.

Не стоит забывать, что украинская востоковедческая наука потеряла в Крыму как огромный материальный, так и прежде всего человеческий ресурс, поскольку с каждым годом оккупации крымские научные круги все больше «контекстуализируются» в другой научной среде. И даже те потенциально важные темы для исследований, которые позволили бы иначе взглянуть на ислам в Украине и на украинских мусульман (интеллектуальная история, современная культурная составляющая, социальная активность и пр.), остаются далеко за пределами интереса.

Все это трудно прикрыть «ура-патриотическими» лозунгами о толерантности, политкорректности и тому подобном. Пусть это прозвучит не очень корректно, но у нас происходит обычную «хуторизация» науки, вытеснение лучшего на периферию и выставление худшего как образца. Вопрос только в том, что делается это не просто так, а совершенно в чужих интересах, которые вряд ли соответствуют стремлениям украинского общества.

Есть странный микс исламофобии и «татарофилии», популистского национализма и европеизма, антироссийских и одновременно откровенно советских стилей мышления.

На фоне, мягко говоря, кризисной ситуации в гуманитарных науках можно только спрогнозировать, что определенных заказных трендов будет все больше.

Примерно, как создание «Новороссии» на юге Украины в XVIII–XIX веке привило украинцам антитюркские настроения, так и сегодня этот вектор все еще не потерял своих сторонников.

По материалу Михаил Якубовича, для УП

 

Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии
Если вы заметили ошибку, выделите необходимый текст и нажмите Ctrl + Enter, чтобы сообщить об этом редакции.