В мае этого года на широкий экран вышел фильм «Чужая молитва» — о воспитательнице Бахчисарайского детского дома Саиде Арифовой, укрывавшей от нацистов еврейских детей, выдавая их за крымских татар. В мае 1944-го она снова спасла их, убедив сотрудников НКВД в том, что это еврейские дети, а не крымские татары, а посему не подлежат депортации. Об истории создания картины, обвинениях авторов в политизации и проблеме сосуществования издание «Хадашот» говорило с режиссером фильма Ахтемом Сеитаблаевым.
Ахтем, это правда, что вы выросли в Бахчисарае буквально в паре кварталов от улицы, где жила Саиде Арифова, но ничего не слышали об истории этой женщины?
— К стыду своему. Когда я узнал об ее судьбе из программы «Жди меня», которую вел Игорь Кваша, то жил уже в Киеве. Изредка навещал родителей, но… знаете, что такое синдром человека, живущего у моря? На море он никогда не бывает — куда торопиться-то, море не убежит. Так и я откладывал знакомство с Саиде — думал, выберусь, наконец, в следующий приезд к родителям, а тем временем она ушла в мир иной.
И когда это произошло, я понял, что мой долг — как режиссера и крымского татарина — рассказать эту историю. И не только в память о Саиде. Ведь это очень актуальная сага о том, как детей первыми перемалывает молох войны, и о том, как важно, чтобы в эти минуты рядом с ними оказался человек, который не просто подарит веру в добро, но и саму жизнь.
В одном из своих интервью Саиде усмехнулась, мол, еще большой вопрос, кто кого спасал. И была права — ведь эти дети помогли ей осмыслить некие фундаментальные вещи, помогающие нам оставаться людьми.
Известно, что найти хотя бы часть спасенных Саиде детей так и не удалось. Но, возможно, остались хотя бы косвенные свидетели ее подвига — соседи, земляки? Или депортация так разбросала их по одной шестой части суши, что восстановить реальные события тех лет практически невозможно?
— Первый, к кому я обратился (еще задолго до событий 2014 года) был сын Саиде Мустафа. Умнейший человек, окончивший в свое время МВТУ им. Баумана, — надо понимать, что это значило для крымского татарина в те годы. Но… есть деликатный момент — Мустафа сейчас болен физически и не только. И это, к сожалению, чувствуется через пять минут разговора.
На этапе подготовки сценария мы общались с земляками и знакомыми Саиде — последовательность изложения фактов, вплоть до нюансов этой истории, практически совпадали. И даже люди, лично ее не знавшие, услышав имя, сразу откликались: а-а, это та, которая спасала детей, — такое единодушие из воздуха не рождается.
Мы бы, возможно, нашли больше свидетельств, если бы не аннексия Крыма, — мне запрещен въезд на полуостров, поэтому съемки проходили, в основном, в Грузии.
Вместе с тем, и приступая к съемкам, и в ходе работы, и сейчас я не устаю повторять, что перед нами не стояла задача добиться признания Саиде Арифовой Праведницей народов мира. Это, прежде всего, художественный фильм с известной долей условности и обобщения. Я знаю, что один еврейский активист утверждает, что подобной истории не было и быть не могло, и якобы обладает соответствующими документами. Но что в таком случае мешает обратиться ему в суд и не томить общественность догадками?
Некоторые обвиняют авторов фильма в спекуляции на модной ныне теме и некой политизации, но мало кто знает, что идея картины родилась задолго до аннексии Крыма. Вы бы снимали ее иначе, не произойди то, что произошло?
— Да, на широкий экран фильм вышел 18 мая — в День памяти жертв депортации крымских татар — и это символично. Да, мы сознательно ввели образ немецкого офицера на основе реального персонажа — Отто Олендорфа — начальника айнзатцгруппы D, который, главным образом, координировал уничтожение евреев в Украине и Бессарабии, но как член «Аненербе» искал артефакты, подтверждающие право Рейха на Крым.
Разумеется, события последних лет внесли свои коррективы. Да и на российских сайтах, ссылающихся, среди прочего, на пост в Facebook того же еврейского активиста, приходилось читать, мол, «появление фильма с таким содержанием связано исключительно с пропагандистской линией Киева на поиски международного сочувствия своим претензиям на Крым». Комментарии, думаю, излишни.
В общем, это история о том, как тоталитарная государственная машина, как бы она ни называлась — нацистская Германия или Советский Союз, — относилась к человеку.
На каком этапе «Ее сердце» (первоначальное название фильма) превратилось в «Чужую молитву»?
— После монтажа стало ясно, что нужно искать другое название, в полной мере отражающее месседж картины. И через пару дней один из моих учителей — Андрей Витальевич Дончик — произносит: чужая молитва. И все сошлось. Это именно те слова, которые нам бы хотелось услышать от зрителя после того, как в зале зажжется свет. Но со знаком вопроса, сомнения в голосе. Потому что чужой молитвы и чужого детского горя не бывает — об этом наш фильм.
Вы сознательно подбирали интернациональную команду актеров? Чтобы нацистские офицеры говорили по-немецки, а пожилой израильтянин на иврите?
— Конечно. И на этих съемках я получил еще одно подтверждение тому, что когда люди хотят понять друг друга, то и чужой язык — не препятствие. Из 15-ти детей, задействованных в фильме, 4 мы привезли из Украины, а остальные — это грузинские дети, либо вообще не говорящие по-русски, либо говорящие очень плохо. На третий день они стали свободно общаться друг с другом, продолжая каждый говорить на своем языке.
Вместе с тем я абсолютно убежден, что где бы ты ни жил — в Украине, Грузии или Израиле, — знание языка страны, гражданином которой ты являешься, — это не подвиг, а просто повага до своєї країни. Дома при этом ты можешь разговаривать на любом языке, который считаешь родным.
Вы родились в семье депортированных, выросли в городке Янгиюль под Ташкентом, построенном выселенными крымскими татарами, поволжскими немцами, корейцами. Поэтому тема сосуществования столь близка режиссеру Сеитаблаеву?
— Безусловно. Мы все — а в городе жили депортированные, политические и ЗК на вольном поселении — так или иначе были обожжены государственной системой. Кого-то назначили врагами по национальному признаку, других — по идеологическому. В нашем классе, кроме крымских татар, учились дальневосточные корейцы, чеченцы, кабардино-балкарцы, украинцы, русские, узбеки, и единственный способ сосуществования в этом Вавилоне — это уважать друг друга. У каждого своя история наветов, свое тавро предателя. С другой стороны, там быстро понимаешь, что нет плохих народов и людей не делят по цвету кожи или разрезу глаз.
Часто сталкивались с мифами в отношении крымских татар?
— Особенно в первые годы по возвращении в Крым. Преподавательница русского языка и литературы в нашем культпросветучилище в Симферополе однажды призналась, что парторг предупредила преподавателей, мол, ведите себя осторожно, для татар убить — ничего не стоит. Добавив, что у нас есть праздник жертвоприношения, когда мы похищаем и убиваем русских детей. Это она так Курбан-байрам себе представляла.
Не секрет, что у разных регионов Украины — очень разные герои, да и представления об идеальном подчас расходятся. Фигура Саиде должна символизировать то, что нас объединяет?
— Очень на это рассчитываю. Важно понять, как мы из населения можем ощутить себя политической нацией. Я разделяю боль граждан Украины, не принимающих тех или иных героев. Когда возникают непростые и очень болезненные вопросы, например, переименование улицы в честь Шухевича, — это требует большого и подробного диалога с обществом, при понимании, что все мы настроены на конструктив.
Пора искать точки соприкосновения. Хочу верить, что мы пройдем этот непростой путь — построения Европы в своем сердце, в своем доме, на своей улице, в наших взаимоотношениях. За это заплачена слишком высокая цена. Если мы начнем понимать и ценить друг друга, то власть, — какой бы она ни была — не сможет нас разделить. Рождение украинской политической нации оплачивается жизнями наших ребят на фронте. Но, видимо, по-другому и быть не могло. За свободу, и за собственное достоинство, и за свою мечту приходится проливать кровь. Но это дает основания верить нам всем, что жизнь победит. Так что «лехаим».
В конце мая ваш фильм вышел в 100 кинотеатрах примерно 30 украинских городов. Уже есть данные о бокс-офисе?
— Бокс-офис небольшой — порядка 700 тыс. грн за первые десять дней. Но мы отдавали себе отчет в том, что это неизбежно. Еще после первых показов зрители признавались, мол, начали плакать со второй минуты. Это плохо влияет на сборы. Как правило, люди ходят в кино в выходные или в свободное время — это один из видов отдыха. Человек, идущий на «Чужую молитву», понимает, что он не расслабится и не отдохнет. С коммерческой точки зрения это не самая благодарная история. Мне даже многие знакомые писали — Ахтем, ты, наверное, снял неплохое кино, но, извини, не пойду — не могу смотреть на экран, когда там плачут дети. И я их понимаю.
Ваша «Хайтарма» о депортации крымских татар в 1944-м уже прошла на экранах 50 стран (хотя запрещена в России). А какая прокатная судьба ждет «Чужую молитву»?
— Переговоры о международном прокате уже идут. Незадолго до премьеры мы давали благотворительный концерт в Израиле в рамках акции Фонда «Стрічка надії», и я показывал трейлер из фильма. Люди были под впечатлением. Конечно, мне важно, чтобы этот фильм показали в Израиле. Кроме того, мы подали заявки на два фестиваля класса А, в том числе фестиваль в Сан-Себастьяне.
Разумеется, вы снимали фильм для массовой аудитории, но… наверняка, было особенно интересно услышать отклики от евреев и крымских татар…
— Я получил очень мощный заряд тепла на специальных показах, в том числе и на просмотрах для еврейской аудитории при участии посла Израиля и лидеров еврейских организаций. С крымскими татарами, да простят меня соплеменники, проще — спрашивают, мол, вы специально снимали дилогию — продолжение «Хайтармы»? С точки зрения гуманистической направленности, возможно, так оно и есть…
Беседовал Михаил Гольд
Источник: Хадашот
