Михаил Якубович
Среди других известных старопечатных книг Музея книги и книгопечатания в Остроге (Ровенская область) ведущее место занимает латиноязычный перевод Корана под редакцией швейцарского теолога Теодора Библиандра (1505–1564), опубликованный в 1550 году в Базеле (издатель Johannes Oporin, шифр КН-3118 / VC-482). В основу этого издания положен первый латинский перевод 1143 года Роберта Кетонского, а Библиандр был скорее редактором труда, чем переводчиком. Это издание стало вторым и дополненным после выхода первого (1543).
Известно, что кроме самого перевода Корана во втором издании расширен сборник антиисламских текстов, в частности содержится полемический трактат Филиппа Меланхтона. Интересно, что католическая церковь долгое время включала это издание в индекс запрещенных книг. Так, Alcoranus 1543 и 1550 годов упоминается как нежелательный для чтения верующими еще в индексе 1841 года. Несмотря на это, его популярность была весьма значительна: до появления переводов на национальные языки в XVII и XVIII вв. издание Библиандра было достаточно цитируемым. Об этом, в частности, свидетельствует его представленность во многих европейских библиотеках даже в Украине. Кроме Острога, известно еще об экземпляре из НБУ им. В. Вернадского.
Экземпляр из Острога, впрочем, интересен не только как исторический экспонат, но как документ, привлекший в свое время внимание местных полемистов, прежде всего благодаря подчеркиваниям и записям на полях (на латинском и греческом языке), сделанным неизвестным читателем.
Коран попал в Музей книги и книгопечатания из библиотеки Дерманского монастыря, а его владельцем, судя по записи на форзаце, был греко-католический религиозный деятель ордена василиан Януарий Огурцевич (Januarius Ohurcewicz, ок. 1664–1729), занимавший должность настоятеля монастыря с 1712 года. Этот религиозный деятель закончил иезуитский коллегиум в Браунсберге (ныне Бранево, Польша). Учебное заведение, выпустившее немало униатских религиозных деятелей для Украины и Белоруси, давало в то время достаточно хорошее образование и, соответственно, обеспечивало также полемическую подготовку (в качестве объектов полемики, в частности, изучали иудаизм и ислам). Несмотря на то, что личность читателя и комментатора определить не удалось — почерк существенно отличается от почерка самого Огурцевича, — можно предположить, что это был кто-то из местных религиозных кругов, например, хорошо образованных монахов-униатов. Однако — и это удивляет больше всего — на обложке имеется искусная надпись на арабском Аль-Кур’ан, сделанная той же рукой над заголовком книги да еще и с использованием диакритики, что свидетельствует об определенном уровне знания этого языка. Такое знание уже требовало университетской подготовки и, ввиду того, что комментарии к Корану очевидно появились до записи о собственности (книга реставрирована в том же XVIII в.), можно предположить, что речь идет о читателе более раннего времени, еще XVII в., который мог и не иметь прямого отношения к Дерманскому монастырю.
Прежде всего интересно, что в переводе Корана практически отсутствуют подчеркивания в самом полемическом предисловии к тексту. Пожалуй, автора комментариев оно интересовало мало, свое внимание он обратил на первоисточник. Это, собственно, касается сур самого Корана (транслитерированных как azoara).
Так, в первой суре читатель подчеркнул первый аят — Gratias Deo Domino Universitatis («Благодарение Богу, Господу миров»); также в 112 суре подчеркнуто nec est generatus («не является рожденным»). Во второй суре определенное внимание читатель уделил истории Адама, выведенного из рая, а затем прокомментировал историю с золотым тельцом, которому в отсутствие Мусы поклонялся народ. Почерк не совсем разборчив, но в целом можно понять, что «слова Махумета» подтверждают сказанное в «Пятикнижии Моисея».
Интересно, что основная масса комментариев расположена вокруг маргиналий самого Библиандра, которые служили обозначением соответствующих тем. Читатель будто уточнял, что прочитал, несколько расширял тему. Впрочем, иногда высказывал и несогласие с текстом: можно заметить слово absurda («абсурд») — оно употребляется на полях 110–120 аятов суры «Аль-Бакара», где ведется полемика с иудеями и христианами.
Подчеркнул читатель и тезисы Корана, касающиеся милостыни, в частности «Eleemosynas palam facere, bonum censetur: clam uero, melius. Et haec peccata tollit», что в переводе с арабского звучит так:
«Если вы раздаете милостыню открыто, то это прекрасно. Но если вы скрываете это и раздаете ее неимущим, то это еще лучше для вас. Он простит вам некоторые из ваших прегрешений. Аллах ведает о том, что вы совершаете» (Коран, 2:271).
В третьей суре, что также интересно, читателя особенно захватил, если судить по подчеркиваниям и комментариям, тезис о том, что в Коране есть «однозначные» и «неоднозначные» аяты, и что «соблазненные» люди идут за многозначным. Значительное внимание вызвали и аяты, не имеющие аналогов в библейских историях, например, сура 105, «Слон». Во многих комментариях, которые не всегда можно разобрать, заметны отсылки к Библии — как к Ветхому, так и Новому Завету.
Большое внимание читатель обращает на так называемые «эсхатологические» суры Корана, в частности те, которые начинаются с клятвы. В частности, аят о том, что «Нет души, при которой не было бы хранителя» (Коран, 86:4) (omnis anima suum opus scriptum inueniet), подчеркнутый и прокомментированный.
Интересно, что в предыдущей суре немало ссылок на Новый Завет касаются аята о том, что Бог — «Прощающий, Любящий» (Коран, 85:14). Ссылку на 1-е Послание к Коринфянам читатель видит и в аяте «В тот день ни одна душа не сможет ничем помочь другой, и власть в тот день будет принадлежать Аллаху» (Коран, 82:19) — подчеркнуты слова alijs imperare. Точно разобрать ссылки трудно, но, вероятно, речь идет о 1 Кор. 5:13: «Внешних же судит Бог. Итак, извергните развращенного из среды вас» (Синод. пер.). Также напротив аятов 12–14 суры 75 («В тот день возвращение будет к твоему Господу. В тот день человеку возвестят о том, что он совершил заранее и что оставил после себя. Но человек будет свидетельствовать против самого себя») комментатор ставит отсылки к Кор. 5:10 (вероятно, 2-е Послание: «Ибо всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому, что он делал, живя в теле, — доброе или худое»), а также к Матфею 22:12: «И говорит ему: Друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде? Он же молчал».
В той же суре напротив аята «луна затмится» (luna eclipsim patiente) читатель ссылается на Деяния Апостолов 2:20 («Солнце превратится во тьму, и луна — в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный»). Там же, комментируя аят о ночной молитве (Коран, 73:6), читатель по-гречески пишет «ночные бдения», ссылаясь очевидно на христианскую практику.
Стоит отметить и наличие «внутреннекоранических» ссылок. Так, подчеркнув «Quaerentibus aduentum illius horae, responde, Illum soli Deo patere» — «Тебя спрашивают о Часе: „Когда же он настанет?“ К чему тебе упоминать об этом? Только твой Господь ведает об этом» (Коран, 79:42–44) — Огурцевич ссылается на 82 суру, где описаны «признаки» этого «Часа» (horae).
Полноценный анализ всех комментариев к переводу Корана, принадлежавшего Януарию Огурцевичу — а они, от одного до нескольких, попадаются на каждой странице, — требует более детального обзора, но и короткая обработка позволяет сделать несколько выводов. Во-первых, будучи очень образованным человеком, зная греческий, латынь, арабский язык, читатель формировался в условиях жесткого исламско-христианского противостояния, возможно, во времена османского владычества над Подольем (1672–1699) и осады Вены (1683); даже после проигрышного для османов Карловицкого соглашения (1699) «турецкая угроза» была для Польши вызовом номер один.
Во-вторых, даже несмотря на полемический интерес, читатель скорее знакомится с переводом Корана, чем пытается с ним полемизировать. Заметен критический взгляд, попытка согласовать Коран с Библией, по крайней мере с Новым Заветом: выделены аяты, имеющие общность с христианской практикой.
В-третьих, оценивая интерес неизвестного читателя к Корану, не стоит забывать, что первоисточнику, который он держал в руках, было присуще немало переводческих проблем: фактически отредактированный текст XII века являлся парафразом, а не переводом в современном понимании — с частыми ошибками, пропусками, искажениями и т. д. Несмотря на это, комментарии анонимного читателя, которые можно собрать в отдельный текст, были значительным шагом вперед к становлению как минимум украинской ориенталистики, поскольку значительно приближали не только к чтению самого Корана, но и к месту этой Книги в системе авраамических религий — особенно учитывая отличное знания читателем Библии как на греческом, так и на латыни. Например, известный «Алькоран» Галятовского, кроме в целом корректного изложения исламского вероучения, не содержит прямых цитат самого текста Корана, а в этом случае мы уже имеем полноценный анализ переведенного первоисточника. Более того, надпись на арабском языке может свидетельствовать и о том, что читатель мог быть хоть немного знаком с Кораном в оригинале. Надеемся, что более глубокое исследование поможет выяснить, кем на самом деле являлся этот загадочный полиглот и знаток священных текстов.
Автор выражает искреннюю благодарность заместителю директора КУ «Государственный историко-культурный заповедник г. Острога» по научной работе Андрею Брыжуку за консультации при работе с источником.
