Жизнь Агатангела Ефимовича Крымского - это сплошной трудовой подвиг, достойный удивления и глубочайшего уважения. Содержание этого подвига измеряется таким количеством книг, исследований, изданий, научных исследований, произведений художественной литературы, учебников, справочников, словарей, что из них можно было бы составить многоотраслевую библиотеку. В истории украинской культуры наследие Крымского в количественном отношении уступает только наследию Ивана Франко, в свое время писавшего: “Только в труде стоит и для труда”. Такой трудовой девиз был повседневной жизненной нормой и для А. Крымского. В своих автобиографиях он неизменно говорит об обучении, о науке, о совершенном, о планируемом.
В одной из автобиографий он писал: “Родился я в 1871 году 3 января по ст. ст. Быстро родители мои переехали на Киевщину, и потом мне вновь пришлось прожить три года на Волыни, уже большим мальчиком. Таким образом я одинаково сроднился как с языком Киевщины, так и с языком Волыни. А с роду я совсем не украинец. Отец мой - белорус отроду, русский по воспитанию, мать - полька. Учился я в школах российских, так как других здесь и нет”.
Происходил Агатангел Ефимович Крымский из татарского рода, который покинул столицу Крыма Бахчисарай из-за внутренних мятежей к концу XVII в. Его предки поселились в нынешней Беларуси (город Мстислав), что в то время была составляющей частью польско-литовской Речи Посполитой. Эмигрантские связи между Литвой и Крымом датируются еще временами великого литовского князя Витовта (1392-1430), который радушно принимал на службу татарских воинов.
После польских восстаний (1831, 1863 гг.) российское правительство решило деполонизировать “Юго-Западный край”. Начали открываться русские средние школы, в частности на Волыни, предлагающие работу украинским учителям из бывшей Гетманщины и Слободской Украины. Именно туда отправился Сергей Грушевский с Киевщины, отец Михаила Грушевского. Петр Косач из Гадяча занял должность в Новоград-Волынском, где родилась его дочь Лариса, позже Леся Украинка. Ефим Крымский, учитель географии, переехал из Литвы во Владимир-Волынский, и в 1871 году там родился его сын Агатангел. Впоследствии Ефим Крымский переехал в Звенигородку, где из гонорара за учебник по географии для двухклассных школ построил себе дом, а его семья навсегда связала свою судьбу с Украиной.
Уже в три года Агатангел Крымский научился читать, а еще через два года отец отдал его в местное Звенигородское училище, где он проучился пять лет (1876-1881). Еще тогда духовным путеводителем для Агатангела стала папина библиотека: у него сформировалась неуемная страсть к чтению, сопровождавшая его всю жизнь. Тяга к книгам была у него такой непобедимой, что привела к заболеванию глаз. Отцу - преподавателю истории в гимназии - пришлось вести непрерывную “войну” с мальчиком, отбирая и пряча от него книги.
“Когда мне было 5 лет, - пишет Крымский в автобиографии, - меня отдали учиться в Звенигородское” городское училище, и там я учился пять лет, до 1881 года. В том году меня отдали в Острожскую прогимназию. В Остроге я жил под присмотром своей старенькой тети, а это было мне на руку: тетка заведовала немалой публичной библиотекой, в которой я мог беспрепятственно сидеть с утра до вечера. Перед тем, еще в Звенигородке, я мог читать только украдкой, потому что отец, уважая мои глаза, попросту отбирал у меня каждую книгу, которую я намеревался читать”.
После науки в Остроге (1881 - 1884) и Второй киевской гимназии (1884-1885) Крымский попал по конкурсу в знаменитую на всю Украину Коллегию Павла Галагана (1885-1889). Еще до гимназии способный к филологии школьник изучил кроме тогдашних “салонных” языков - польского и французского, еще и английский и немецкий. Во времена учебы в Коллегии Галагана этот список он дополнил греческим, итальянским и турецким языками. Ранее он хорошо овладел и школьной латынью.
Обучение в Коллегии Павла Галагана Крымский позже вспоминал с любовью и пиитетом: “Принимаются туда лучшие ученики с 4-го класса гимназии за конкурсным экзаменом. Ясное дело, что поэтому в коллегии собирается очень живой, очень свежий элемент, весьма способствующий умственному развитию: развивается уважение к умственному труду и к науке, даже некая жадность к знанию. Именно такое влияние имело на меня воспитание в коллегии “.
Еще здесь, в средней школе, в значительной степени под влиянием известного украинского языковеда Павла Житецкого, Крымский начал писать стихи, делать переводы с западноевропейских языков: “Еще когда я учился в коллегии, у нас (конечно, втайне от начальства) издавался журнал, - конечно же рукописный. В том журнале я поместил целый ряд украинских стихов под заголовком: “Голоса природы”, это было неудачное подражание Гёте. Ради того же школьного журнала я совершил украинский перевод с “Юлия Цезаря” Шекспира”.
Учитель “русской” речи П. Житецкий привил любовь А. Крымскому к украинскому языку, на всю жизнь ставшему его любимой “матушкой”. Благодаря той любви и студии произведений Михаила Драгоманова, а также благодаря украинским львовским периодическим изданиям Крымский, в котором - как он сам утверждал - не было ни капли украинской крови, определился в своей национальной идентичности: в 1889 г. он стал сознательным украинцем, готовым посвятить свою жизнь украинскому делу. ”Каждый свободный от “официальных” занятий часок, - писал он в письме своему другу Борису Гринченко 5 июля 1892 г, - я и посвящал Украине”.
Впрочем, Крымский никогда не чурался и Крыма, родины своих предков. Он сотрудничал с Исмаилом Гаспринским - патриархом возрождения крымскотатарской литературы, часто бывал в Крыму, имел крымских студентов и поддерживал тесные контакты с новыми крымскотатарскими писателями. Но в национальном деле у него не было раздвоения. Цитируя признание Гаспринского: “Я русский оставаясь в то же время мусульманином и татарином”, Крымский добавил: “В разговорах со мной, сознательным украинцем, Гаспринский никогда себя “русским” не называл”.
По окончании Коллегии Галагана любовь к Востоку привела Крымского к Лазаревскому Институту восточных языков в Москве. С этим заведением связано почти 30 лет его активной научно-педагогической жизни (1889-1918). Там Крымский получил обстоятельную выучку ориенталиста, а позже стал профессором. Основными дисциплинами для него стали арабская филология, ислам и арабская литература. Кроме того, он изучил персидский язык и литературу, а также турецкий язык и литературу (1889-1892). По окончании курсов в Лазаревском Институте Агатангел Крымский, не порывая с украинистическими увлечениями, прошел полный курс славистических студий на историко-филологическом факультете Московского университета (1892-1896). Наконец, он слушал там лекции по всемирной истории у профессора Владимира Герье.
По окончании университета Крымский получил от Лазаревского Института двухгодичный грант, который использовал для поездки в Ливан (1896 - 1898), что дало ему возможность непосредственно познакомиться с восточной жизнью и культурой.
Своему другу-учителю Павлу Житецкому А.Крымский так объяснял свое решение: “Если я люблю Восток, то виноват ли я в том? А что восточная специальность не остановит моей работы украинской, так этому верьте “.
За время преподавания в Лазаревском институте восточных языков Крымский написал и издал целую библиотеку академических учебников по филологии и истории народов Ближнего Востока. Среди них есть работы о Коране, о мусульманстве, курсы истории и литературы трех главных ближневосточных народов: арабов, персов и тюрков.
В целом жизненный, научный и педагогический путь А. Е. Крымского можно разделить на два периода: первый - московский, длиннее (29 лет: 1889 - осень 1918) и второй, более короткий (23 года) - после переезда ученого осенью 1918 г. в Киев. Первый период связан с Лазаревским Институтом восточных языков, вся киевская эпоха неотделима от нашей Академии, где Крымский выполнял руководящие функции как непременный секретарь (до 1928 г.) и как председатель Первого (Историко-филологического) отдела (до 1929 г.)
Название первого периода “московский” в определенной мере условно, поскольку Крымский, находясь в Москве, оставался тесно связанным с деятелями украинской культуры и литературы, писал художественные произведения, занимался переводами на украинский язык. Формирование его мировоззрения, научных принципов и художественного творчества нельзя отрывать от благотворного влияния выдающихся деятелей культуры Ивана Франко и Леси Украинки и невозможно понять вне интеллектуальной среды украинской интеллигенции в конце XIX в. и в предреволюционные годы.
В Москве А. Е. Крымский стал наиболее ярким представителем новой школы русского востоковедения на рубеже двух столетий. В 1892 г. он блестяще окончил курс специальных классов Лазаревского института восточных языков с правом на чин Х класса. Такой диплом давался только тем студентам, кто отлично завершал полный курс, а представленные ими дипломные работы по одному из восточных языков получили одобрение ученого совета Института. Труд А. Е. Крымского назывался “Перевод и толкование философского трактата Аль-Фараби: главные вопросы философии”. Закончив дополнительно в 1896 г., историко-филологический факультет Московского университета, А. Е. Крымский получил широкое историко-филологическое и специальное востоковедческое образование, выделялся своей необъятной научной эрудицией и блестящим знанием восточных и европейских языков. Естественно, что именно ему как стипендиату Лазаревского Института были выделены средства для стажировки на Востоке.
Обращает на себя внимание одна особенность научной командировки А. Крымского. Такие известные востоковеды, как Болдырев, Петров и даже учитель Крымского - Миллер, для завершения востоковедческого образования обычно ехали во Францию, Германию, Англию. Крымский же поехал в малоизвестный тогда Ливан. Это свидетельствовало прежде всего о том, что московская школа востоковедения стояла на уровне мировой ориенталистики в свое время, а научная и педагогическая ориентация Лазаревского института направлялась на изучение языков, литератур, истории современного Востока, политического положения, жизни народов Османской империи, Ирана. Поэтому для совершенствования востоковедов посылали уже не в Европу, а в турецкие и арабские провинции и города Османской империи и в Иран.
Архивные документы и эпистолярное наследие Крымского свидетельствуют, что годы пребывания за границей были временем интенсивного изучения особенностей литературного арабского и турецкого языков, народных говоров, живой речи, сбора полевых материалов. Так Крымский получил не только блестящую теоретическую подготовку, но и прошел прекрасную практическую школу.
Среди учителей А. Крымского в Лазаревском институте и Московском университете стоит особо выделить Ф. Корша и В. Миллера, С. Сакова и С. Дзеруняна.
В 1899 г. на Восточном факультете Петербургского университета А. Крымский получил звание магистра арабской словесности. Однако его преподавательская деятельность началась еще в 1898 г., когда решением Совета специальных классов Лазаревского Института Крымскому было поручено для приобретения опыта прочитать четыре лекции по арабскому языку и словесности на I, II и III курсах специальных классов Лазаревского Института из числа лекций профессора арабской словесности и преподавателя арабской практики”. Первый опыт преподавания, несомненно, оказался удачным, и уже в 1900/01 г., занимая должность экстраординарного профессора арабской словесности, А. Крымский вел занятия на всех трех курсах специальных классов Лазаревского Института. Он читал курс семитских языков, их классификацию, историю семитских языков, с более подробным изложением истории арабского языка (I курс). На II курсе он читал курс истории Корана, средневековую арабскую литературу, включавшую «историю литературы грамматической, лексикографической; литературу медицинскую и философскую». III курс отводился арабской поэзии, ее истории, чтению образцов, с объяснением важных поэтических размеров.
Кроме курса арабской словесности профессор А. Крымский систематически в течение двадцати лет вел также курс истории Востока, сначала вместе с профессором В. Герье, а позднее с профессором В. Миллером. В 1912 г. Институт объявил конкурс “на замещение вакансии экстраординарной кафедры истории Востока (ислам и арабы, Персия и Турция, восточный вопрос )...”, и, естественно, эту кафедру занял профессор Крымский, поскольку именно он в течение длительного времени, ведя курс истории Востока, читал историю стран Ближнего и Среднего Востока.
В 1915 г., после смерти академика Ф. Корша, было решено часть его курса по персидской литературе передать А. Крымскому. Таким образом, в течение нескольких лет А. Крымский в стенах Лазаревского Института фактически вел курсы на трех кафедрах: арабской словесности, персидской словесности и истории Востока.
Однако педагогическая работа - это только одна сторона деятельности Крымского. Вызывает глубокое уважение и удивление и другой аспект его деятельности. За очень короткий срок им были подготовлены учебные пособия, которые почти полностью обеспечили преподавание арабской, персидской, турецкой словесности, истории мусульманства и ряда дисциплин курса истории народов Ближнего и Среднего Востока. Достаточно сказать, что в 1910 г. в список рекомендуемой учебной литературы не было включено ни одного западноевропейского издания, поскольку курс арабского языка и литературы почти полностью обеспечивался институтскими публикациями, прежде всего пособиями и исследованиями А. Крымского. Только по арабистике и семитологии до 1910 г. были изданы следующие его труды: “Очерк развития суфизма” (М., 1895), “Ислам и его будущность” (1899), “Лекции по Корану”, “Лекции по истории семитских языков” , “Семитские языки и народы Т. Ньольдеке” в обработке Крымского, вышли несколько выпусков “Источники для истории Мохаммеда и литература о нем”, “Арабская поэзия в очерках и образцах”, “История мусульманства”. И это далеко не исчерпывает список его публикаций. Нужно отметить еще одну важную черту научно-педагогической деятельности А. Крымского. Он обеспечил пособиями и материалами не только те курсы, которые вел систематически, но подготовил и издал значительное число работ по иранистике и тюркологии. В 1900 г. вышли “Лекции по истории Ирана”. Через три года было издано: “Историю Персии, ее литературы и дервишской теософии”, “Историю Турции и ее литературы от расцвета к началу упадка” и др.
Такой диапазон научных интересов Крымского, его редкое трудолюбие, целеустремленность, яркий талант популяризатора побудили академика И. Крачковского написать в “Очерках по истории русской арабистики”: Крымский - славист и востоковед (арабист, иранист и тюрколог) - имел незаурядный литературный талант, был большим украинским писателем и поэтом, но значительную часть своей жизни посвятил преподаванию и популяризации. Большинство востоковедческих работ и возникло у него со стремления удовлетворить потребности своих студентов; постепенно и быстро им была создана целая библиотека ...”.
Говоря о научной и педагогической деятельности Крымского, нельзя не отметить его внимание и заботу о молодых исследователях, которые делали свои первые шаги в науке. Тему первой своей научной работы будущий великий востоковед и академик В. Гордлевский выбрал по совету Крымского. Профессор Крымский оказывал дружескую помощь молодому Гордлевскому и позже, особенно при написании им “Очерков по новой османской литературе”. В предисловии к этой книге Гордлевский с благодарностью писал: “Крымский был столь любезен, что просмотрел мои очерки в последней корректуре и предупредил ряд промахов”.
В 1903 г. студент Лазаревского Института Борис Всеволодович Миллер выдал интересную оригинальную книгу “Турецкие народные песни с нотами, текстом и переводом песен”. Фактически это была коллективная работа, начатая по инициативе А. Крымского. Им, в частности, написано вступление и критико-библиографический обзор литературы исследования. Интересна сама история появления этих записей. Б. Миллер отдыхал в 1901 г. в Сочи, где и познакомился с “бродячим музыкантом из Константинополя”. Выяснилось, что певец (его фамилия была Петросянц) записывал песни разных национальностей, но больше всего турецких, и собрал их несколько толстых тетрадей. По совету Крымского, который тоже отдыхал на кавказском побережье, Миллер попросил Петросянца отобрать “десятка два действительно турецких народных песен ...”. Далее Миллер пишет, что “музыкант вполне понял мое желание, переписал тексты песен в армянской транскрипции, что, по его мнению (вполне справедливому), более пригодна для турецкого языка, чем арабский алфавит”, и сопроводил текст песен нотными записями музыки. ”В заключение считаю нужным, - писал Б. Миллер, - выразить свою благодарность проф. А.Крымскому, которому принадлежит инициатива в приобретении этих записей ...”.
Вместе с Ф. Коршем и С. Саковым А. Крымский помог издать студенческую работу выпускника Лазаревского Института И. Лаптева на казахском языке. Профессор Крымский редактировал монографию “Очерк литературной деятельности казанских татар”, написанную тогда еще студентом специальных классов, впоследствии крупнейшим специалистом по чувашскому языку М. Ашмариным.
А. Крымского считал своим учителем и с благодарностью вспоминал о нем известный востоковед Владимир Федорович Минорский. Среди учеников Крымского следует также назвать известного советского арабиста профессора Харлампия Карповича Баранова, автора непревзойденного до сих пор арабско-русского словаря.
В дореволюционные годы А. Крымский был выдающимся востоковедом московской школы, именно он определял научную и педагогическую направленность специальных классов Лазаревского Института. Его работы того времени занимают исключительное место не только в отечественной, но и в мировой ориенталистике. Не существует другого такого ученого, который бы создал столько научных пособий, подготовил курсы по истории стран Востока, истории мусульманства, истории литератур народов целого региона - Ближнего и Среднего Востока. В этом отношении научно-педагогическое наследие Крымского в мировом востоковедении - явление поистине уникальное.
Дореволюционная литература подавала образ А.Крымского как ученого-отшельника, кабинетного ученого, что является вполне ошибочным. Прав был исследователь творчества Крымского О. Бабышкин, когда писал, что “говорить об Агатангеле Крымском как о кабинетном ученом значит не сказать ничего”. Более того, это значит исказить имидж выдающегося ученого, блестящего популяризатора науки, крупного организатора, большого художника слова и педагога, воспитавшего целую плеяду первоклассных востоковедов.
Когда гетманом Павлом Скоропадским была основана Украинская Академия Наук, А.Крымского пригласили в качестве ее непременного секретаря. Он переехал в Киев, где основал научное востоковедение, управляя одновременно академической украинистикой. Тогда вышли на украинском языке - в переработанном виде - его истории Персии и Турции. К сожалению, в Украине он мог руководить Академией и плодотворно работать как ученый только в 1918-1928 гг С 1929 г. начались его преследования, которые завершились арестом и смертью.
Первые годы А. Крымского в Киеве были особенно тяжелыми. Власти ежемесячно менялась, часто они были враждебны концепции украинской высокой науки, так что приходилось защищать даже физическое существование Академии, материальное положение которой было ужасным. Профессор Наталья Полонская-Василенко вспоминала, что помещение не отапливали, чернила замерзали, и их приходилось отогревать хуканием. ”Но в зимних комнатах, собирались голодные энтузиасты украинской науки, в потертых плащах, с замороженнымы, потрескавшимися руками; согреты любовью к Украине, они строили планы развития украинской науки ... Перед вел энтузиаст академик-секретарь Агатангел Ефимович, который всякими трюками выманивал от солдат, охранявших типографии, доставать напечатанные уже листы ...”.
Не все выдерживали голод и холод Киева. Президент В. Вернадский переехал сначала временно в Таврический университет (Симферополь, 1920-1921), а в 1922 г. перебрался на постоянно в Петроград. Его преемник ботаник Владимир Липский (1863-1937, президент 1922-1928) не имел, как пишут современники, “ни умения, ни желания управлять академией” [Полонская-Василенко 1949, 122]. Собственно, в то время, до 1928 г. весь груз лег на плечи А. Крымского, и поэтому в Киеве Академию наук в шутку называли не украинской, а “Крымской”.
Естественно, что в такой “Крымской” Академии должен быть достойно представлен Восток. Поэтому Агатангел Ефимович в своих ”замечаниях по поводу кафедры восточной истории и филологии” подал свое видение задач будущей украинской ориенталистики, которое не потеряло своей актуальности и сегодня. Позволю себе процитировать большой пассаж из этого документа: “Кроме неминуемой общепризнанной научной необходимости изучать восточную историю, как одну из крупных частей истории всечеловеческой, Украина имеет еще свои особые причины заботиться о том, чтобы в ее наивысшей ученой институции восточные дисциплины развивались как следует, с интенсивностью. И хотелось бы иметь даже не один и не два, а несколько-восточных кафедр в Академии Наук. Древняя территория современной Украины была местом для жизни или для древнего пребывания всяких ориентальных народов, - и перед украинской наукой стоит целый ряд всевозможных вопросов и задач, ждущих плановой разработки и решения. Иранистика, туркология (дисциплина эта особенно нужна) и арабистика - без этих трех наук всесторонняя, неодноплановая история украинства невозможна; без них неизбежны светящиеся лакуны в самом же украиноведении.
В давние времена нынешнюю южную Украину заселяла иранская ветка народов: скифы-сарматы, затем их видоизменение - аланы. Как известно, даже имена наших великих рек “Днестр”, “Днепр”, “Дин” - осетинские (иранские), некоторые самые обычные слова украинского языка, такие как “собака”, заживо заимствованы с иранской языка ...
... Выступает потребность развивать уже вторую отрасль востоковедения - туркологию ... История Хозарщины ни на ком такой большой повинностью не тяготеет, как на Академии именно украинской (к сожалению, первая большая монография о хазарах, написанная академиком Крымским еще 60 лет назад, остается в рукописи, она должна быть изданной в первую очередь). Опять же никому, кроме Академии украинской, не может быть обязанностью ближе историко-филологически исследовать печенежские и половецкие влияния на Киевскую Русь. Стоит между прочим отметить, что до сих пор не выяснено как следует все те тюркские лексические элементы, которые еще в предмонгольскую эпоху вошли в украинский ( “древнерусский”) язык и просматриваются, например, в “Слове о Полку Игореве “ или в летописях Киевского периода. Потом, начиная со времен монгольских, турецко-татарские влияния идут на Украину уже совсем широкими потоками, резко отбиваясь и на обычаях, и на языке, и на народной словесности, во времена казачества особенно. Нельзя сознательно изучать украинскую народную словесность, минуя турецкую и татарскую народную словесность.
... Нельзя вполне продуктивно изучать исторические отношения Украины с Ордой, Крымом, Турцией (которая иногда даже владела Украиной или ее частями), не исчерпывая турецкую и татарскую историю в ее первоисточниках, доступных только тюркологам ...
... Арабский язык, язык священного Корана, является для всех народов мусульманского Востока органом науки (с историографией включительно), а очень часто еще и органом канцелярии и всяких деловых отношений. Так как латинский для средневековой Европы ... Поэтому каждый ориенталист, будет из него иранист или тюрколог или кто, должен одновременно быть очень опытным арабистом; иначе чуть ли не все исторические источники будут перед ним закрыты. ... Можно думать, что третья по очереди восточная кафедра, которую создадут позже, будет гебраистической, поскольку каждому ясно, что Украина, эта “черта еврейской оседлости”, имеет право требовать, чтобы ее высшая научная организация была авторитетной и в научном решении дел, касающихся еврейского народа, его истории, языка, веры, быта ...
Как видим, ориенталистических задач в Украинской Академии Наук есть множество, да и то постоянных, на очень долгие годы. Нечего и говорить, что надо будет впоследствии завести в Украинской Академии Наук не две, а несколько кафедр востоковедения (в петербургской Академии ориенталистов всегда не менее шестерых, а бывает и больше)” [Записки историко-филологического Отдела УАН. Т.1, - Киев, 1919,1, IX-XII].
А. Крымский на практике пытался воплощать свою ориенталистическую концепцию в жизнь. Не буду останавливаться здесь над структурой его академической кафедры филологии, Институтом украинского научного языка и соответствующими украиноведческими комиссиями (диалектологической, правописной, живого языка и истории украинского языка), которые все он организовал и возглавлял. Назову лишь специализированные востоковедческие подразделения, которые он, как открыватель мусульманского и тюркского востока для Украины, создал и наполнил весомым содержанием. Это прежде всего “Кабинет арабо-иранской филологии” (до 1930 г. издал шесть работ), “Тюркологическая комиссия” (до 1930 г. также выпустила шесть публикаций, между прочим очень интересный сборник “Студии из Крыма”) и “Жидовская (позже: Еврейская) исторически-археографическая комиссия “(до 1929 г. издала два тома своего “Сборника трудов”).
Не следует забывать и о литературном творчестве Агатангела Ефимовича, связанном с Востоком. А. Крымский, который был одним из активных вдохновенных классиков украинского искусства слова, во времена его наивысшего расцвета на рубеже XIX-XX века, был одновременно тонким всесторонним знатоком классической арабской и персидской - не только литератур, а целостных культур. Этот редкий дар дал Крымскому возможность чувствовать и творить гармонично и параллельно в двух плоскостях поэтического мышления. “Пальмовые ветви” Крымского-поэта - это своеобразный жанр. Единичные его поэмы и циклы - это не только художественные переводы. Это “ориентально” инспирированные, и кроме того, структурно “по-ориентальному” прочувствованные жемчужины украинского лирического гения. “Пальмовые ветви” - это также своеобразный жанр в мировой литературе. Профессор Чикагского университета Ярослав Стеткевич, тонкий знаток арабской поэзии, пришел к выводу, что только “Западно-Восточный Диван” Иоганна-Вольфганга Гете может конкурировать с этой лирической жемчужиной А. Крымского.
Помимо того, чтобы вынести организационное бремя в Академии наук, А. Крымский работал 18 часов в сутки, ведь творить фундаментальную науку в годы гражданской войны и после нее было делом нелегким. Однако все эти трудности Агатангел Ефимович пытался преодолеть и часто имел успехи.
Агатангел Ефимович был прежде всего филологом-арабистом и исламоведоем, глубоко осведомленным с арабской духовной и светской литературой, а также с трудами средневековых арабских историков. Кроме того, его любимым предметом была средневековая Персидская литература и историография.Такой эрудиции как у Агатангела Крымского в названных литературах не было ни у одного из новых историков Османской империи.
Главной типичной приметой его научных работ, что, в частности, заметна в недавно переизданном Институтом востоковедения НАНУ труде “История Турции”, является большое внимание к истокам, как восточным, славянским, так и западным. Он постоянно цитирует или старопечатные книги XVI века, или издания данного источника, подает дату его написания, а также часто короткую, но удачную его характеристику. Далее он подает новую аннотированную критическую библиографию.
В то время, как создавалось Османское государство, и во время его первых двух веков османы не имели еще своей исторической литературы. Но у них были соседи с большой исторической литературой - грекоязычные византийцы. Поэтому востоковед Крымский профессионально углубляется в византийские первоисточники, талантливо их анализирует и интерпретирует. Работа по истории Турции изобилует цитатами на греческом языке. Кроме того, как православный христианин, Крымский глубоко понимал психологию византийского автора.
В XV-XVI вв. западноевропейские дипломаты и путешественники активно интересовались развитием Османского государства, которое стало угрожать Европе. Зная в совершенстве латынь, итальянский и французский языки, А. Крымский нежился в писаниях ХV-ХVI вв. западноевропейских авторов. Он имел очень ценную коллекцию таких старопечатных книг, что, к сожалению, они погибли. Особого внимания заслуживают отчеты венецианских резидентов в Стамбуле, которые Крымский очень удачно использовал в своих изысканиях.
А. Крымский имел привычку печатать части своих трудов в разных местах, до или после того, как вышла основная работа. Так, в 1926 г., через два года после появления “Истории Турции”, он издал отдельно в “Сборнике Историко-филологического отдела УАН” (№ 10, вып.3) отдельную часть этой книги под заглавием “Введение в “Историю Турции “ (Вип.3: Европейские источники XVI в.) “. В этой части Крымский подал уникальный по широте охвата материала перечень западных источников к истории Порты. До сих пор непревзойденным вкладом Крымского в историографию Османского государства остается и использование славянских источников: сербских, болгарских, украинских, российских и польских. Взять хотя бы его описание битвы под Варной в 1444 г., характеристику славянского и собственно украинского элемента в государстве Сулеймана Великолепного и роль украинской Роксоланы (Хуррем Султан) в турецкой истории.
Как видим на примере “Истории Турции”, Крымский уникально сочетал в себе знания и опыт многих научных дисциплин, в частности арабистику, иранистику, тюркологию, славистику и западноевропеистику. Во времена, когда ученый работал над своей книгой, в самой Турции национальная историография только зарождалась. Кроме того, Крымский отличался от многих современных ему историков Турции еще и тем, что делал акцент на тех чертах османов и их государства, которые он считал положительными. Таким отношением пронизаны и все другие его труды по ориенталистике.
Однако надвигались трагические годы - 1928, 1929, а за ними еще более страшные тридцатые. Началась плановая акция ликвидации фундаментальной украинской науки. Горькая чаша выпала и на долю А. Крымского: он был отстранен от работы своего призвания. Несмотря на то, что 3 мая 1928 года члены Академии единогласно переизбрали Агатангела Ефимовича в должности непременного секретаря, правительство не утвердил его на ней. Осенью следующего года (1929) А. Крымскому пришлось оставить председательство Историко-филологическим отделом Академии; секретарь отдела академик Сергей Ефремов был тогда же арестован как глава несуществующей, т. н. националистической организации “Союза Освобождения Украины” (СВУ). Впоследствии Крымский становится свидетелем, как одна за другой ликвидируются созданные им с таким трудом и любовью востоковедческие учреждения и наконец его гордость - Историко-филологический отдел Академии. Последняя его научная работа в УАН вышла в 1930 г., ему запретили иметь аспирантов. Параллельно шел процесс физического уничтожения деятелей украинской литературы и науки.
Агатангел Ефимович глубоко переживал ликвидацию дела всей своей жизни и положение “опального” академика. Он, трудом десяти лет поставивший на ноги свое любимое детище, нашу Академию наук, где он всех знал и все его знали и уважали, попал в класс неприкосновенных париев, которого не замечали недавние коллеги. Ученый тяжело страдал от такого положения не только морально, но и нуждался материально. ”Его старый наряд обращал на себя внимание даже в Киеве, где большая часть интеллигенции ходила в нищенском одеянии” [Полонская-Василенко 1949, 2, 126-127] ...
В 1936-1937 гг о существовании А. Крымского вспомнили наконец в Институте языкознания. Преподавать не разрешили, но начали прикреплять к нему аспирантов. А в 1939-1941 гг, когда была присоединена Западная Украина со Львовом, А. Крымский понадобился для командировок в освобожденные земли в качестве корифея украинской советской науки и живого доказательства ее высокого уровня.
Действительно, каждое из его путешествий во Львов воспринималось там, как большой праздник, а Агатангел Ефимович - как триумфатор. Именно во Львове Крымский познакомился со своим последним аспирантом, а со временем востоковедом международного уровня и достойным продолжателем дела его жизни - Омельяном Прицаком. Теперь благодаря усилиям талантливого ученика в системе НАН возрожден Институт востоковедения, который носит имя А. Крымского.
Однако репрессивные органы тоталитарной власти не забыли об опальном академике. Уже через полгода после всенародного празднования 70-летнего юбилея ученого и награждения его Орденом Трудового Красного Знамени (15 января 1941 г.), в июле 1941 года, ученого безосновательно арестовали по сфабрикованному делу (следственное дело № 148001) об участии в несуществующем СВУ [ ст. М. Ильенко “Хватательная эвакуация”. - “Литературная Украина” от 25 октября 1990].
Закончил свой жизненный путь А. Крымский в тюремной больнице 25 января 1942 года в городе Кустанай в далеком Казахстане - достойно, как и жил. Можно только повторить слова Ивана Ильенко: “Следует отдать должное Агатангелу Ефимовичу, который, несмотря на преклонный возраст и болезнь, нашел в себе силы, исчерпал их последний запас, но не поддался, не оговорил ни себя, ни товарищей, достойно донес свой тяжелый крест на Голгофу народного наказания” [Ильенко 1990, газ. “ЛУ”, 25 октября].
Гений неподвластный времени. Дело Агатангела Ефимовича Крымского не погибло. Оно живет и плодотворно развивается в самоотверженном труде его последователей. Его имя увековечено в названии Института востоковедения НАН Украины с отделением в Симферополе, ежегодных международных научных чтениях имени А. Крымского, Премии НАНУ, носящей его имя, и лауреатами которой стали талантливые ученые-ориенталисты - потомки великого Учителя.
Иван КУРАС, академик
По материалам cidct.org.ua
Ссылки по теме:
