В рамках мероприятия «Крым по венам», которое состоялось 22 ноября в культурном пространстве Autonomous («Крымский дом»), участники услышали мнение известного эксперта по долгосрочным стратегиям, основателя компании «Pro.mova» Евгения Глибовицкого по ранним урокам Крыма.
Политолог, компетенция которого лежит на пересечении общественного, делового и гражданского секторов, в частности, сказал, что судьбы украинцев и крымских татар очень похожи, и в этом смысле мы «мудрые задним числом»:
— Я хотел бы попробовать взглянуть на то, какие выводы мы можем сделать из той ситуации, в которой мы есть. Помню, что был поражен трудом британской исследовательницы из лондонской школы экономики Элеонор Нот, которая изучала крымские идентичности за несколько месяцев до аннексии полуострова. Она провела несколько десятков часовых интервью и выделила 5 групп — от наиболее лояльных к Украине и к наиболее пророссийским. И вещь, которую она для себя с удивлением отметила — это то, что даже самые пророссийские группы в Крыму отказывались от того, что полуостров должен стать частью России. Причина заключалась в очень простом — они не видели, каким образом такое серьезное изменение могло бы произойти без большого кровопролития и серьезных угроз безопасности. То есть потеря безопасности и мирных условий жизни были самым большим страхом людей независимо от того, какие политические взгляды они представляли.
После того, как российской власти удался блицкриг, страх потери безопасности, пертурбаций, кровопролития теперь руководит, в том числе, и теми, которые хотели бы возвращения свободы, возвращения Крыма в состав Украины. Это очень четко подчеркивает основной вызов, который последние сто лет стоит перед двумя народами — украинским и крымскотатарским — это вызов безопасности. Нехватка безопасности приводила к тому, что в ХХ веке погибло просто фантастическое количество людей: это и половина крымских татар, которые не пережили депортацию, и миллионы украинцев, непережившие Голодомор, и миллионы представителей обоих народов, которые не пережили Вторую мировую войну и последующие советские репрессии. Эта борьба за выживание была не просто в каждом поколении — она передавалась по наследству через воспитание, поведение, традицию.
Травма или посттравма определяет во многом и современную Украину, и крымских татар. Она укрепляет, делает характер сильным, учит защищать своё и выживать. И украинцы, и крымские татары — чемпионы по выживанию. И украинцы, и крымские татары знают, что значит защищать своё. Каждое слово на родном языке, каждый элемент идентичности, каждый артефакт — во многих случаях эти вещи становятся ценнее жизни и защищаются до последнего.
Ценности выживания имеют еще одну сторону. Они говорят — лучше беречь то, что ты сейчас имеешь, чем рисковать ради какого-то нового достояния. И в этом смысле они несовместимы с ценностями развития.
… Мы не знаем, сколько времени может длиться крымская оккупация. Но видим, каким образом неопределенность по поводу того, что будет завтра, подавляет мечты и развитие. В этом контексте наибольший вызов, стоящий перед крымскими татарами — это невозможность одновременно выживать и развиваться, что приводит к кризису.
Если свобода наступит неожиданно, то сразу же встанет вопрос: «А что с ней делать?».
Когда 24 августа 1991 года Украина стала независимой, вдруг оказалось, что мы имеем вакуум управленческих возможностей и ответственности, что единственные носители этих возможностей — те, которые представляли вчерашний режим. Подобный вызов однажды может встать и перед крымскими татарами и Крымом в целом!
Если однажды (скорее, чем мы ожидаем) начнется падение российской империи и Крым станет свободным — какой полуостров мы хотим видеть? Как одновременно примирить ценности, позволяющие выжить, и ценности, которые дают возможность развиваться?
А это практически означает, что, возможно, Крыму и крымским сообществам нужен новый консенсус, который бы состоял в том, что обе стороны (и те, которые имеют большой опыт противодействия системе, и те, которые стремятся смотреть на себя в контексте уже глобализирующегося мира) договариваются не оппонировать друг другу. Что они готовы энергией, которую могли бы тратить на выяснение внутренних споров, достигать свободы для Крыма и через нее прийти к собственному развитию.
И что это значит для тех крымских татар, которые оказываются в Украине? Необходимость создания здесь эмбрионов тех институтов, которые позже должны работать на благо свободного Крыма — от образовательных центров к управлению. Это обучение, квалификации, комптенции, умения, которых нам очень не хватало в 1991-92-х годах в украинском дискурсе.
Мы имеем гораздо более сложные вопросы по Крыму, чем по Украине в целом, так как наше государство имеет образец, по которому оно (правильно ли неправильно) может пробовать скопировать решение — это европейское пространство. Скопировать решение из Европы для Крыма будет достаточно сложно. Не забывайте о том, что крымскотатарская культура является частью тюркской семьи, а крымские татары являются теми, кто приносит к нам цивилизацию исламского мира. Важно, чтобы этот народ, развиваясь, не отказывался бы от собственного наследия.
Есть еще один соблазн, который может во многих случаях занять много усилий — это соблазн строить исключительно собственные институты. Как мы видим из украинского опыта (например, создание Свободного университета в Мюнхене), попытка строительства своих институтов не всегда означает, что они будут конкурентными. Поэтому вопрос заключается и в том, каким образом становиться частью успешных, уже конкурентных, институтов. Как должны выглядеть крымскотатарские студии в Киево-Могилянской академии или Гарварде? Другими словами, мы должны были бы говорить о том, каким образом крымские татары становятся более образованными, сильными как управленцы, которые могут справиться и с борьбой против несвободы, и со свободой, когда она появится.
Я бы очень хотел сказать, что преодоление опыта, который мы имеем сейчас, будет простым. Но, скорее всего, так не будет, ведь каждый день новой травмы, каждый день оккупации означает сложность во взаимодействии с посттравмой. Мы должны понимать, что «кризис выхода из кризиса» тоже требует адресации.
Я как украинец чувствую — мы не сделали всей домашней работы по крымским татарам в плане безопасности. Но должны понять, что мы все — в одной лодке и делаем одну работу. Я бы смотрел на этот контекст еще шире, чем мы обычно говорим — например, о восстановлении крымскотатарского языка или культуры в крымскотатарской среде. Я бы поставил вопрос шире — а сколько украинцев владеют крымскотатарским языком? Сколько украинцев уверенно чувствуют себя во взаимодействии с крымскотатарской культурой? Мне кажется, что домашняя работа есть у нас всех: и крымских татар, и украинцев. Очень надеюсь, что «Крымской дом» будет способствовать этому здесь, в столице Украины, и что свобода наступит быстрее, чем мы на это надеемся.
Справка:
Евгений Глибовицкий родился и вырос во Львове. Среднюю школу окончил в городе Милуоки (штат Висконсин, США). В 2000 году получил диплом Киево-Могилянской академии по специальности «политология», изучал правоведение во Львовском университете имени Франко и философию в американском Блафтонском университете. Преподаватель Киево-Могилянской бизнес-школы, занимается исследованиями ценностей. Глибовицкий также является участником Несторовской экспертной группы (видение Украины-2025), а также Унивской экспертной группы (видение Львова-2025), днепропетровской группы DYB (стратегия 2030) и является инициатором и экспертом группы по разработке стратегии для Кыргызстана, член Наблюдательного совета Национальной общественной телерадиокомпании Украины. Является преподавателем программ по коммуникациям для медиа, бизнеса и неприбыльных организаций, автор популярных учебных разработок по PR и медийным коммуникациям.
