На фоне большого футбольного праздника Евро-2016 и различных исключительно украинских событий тема миграции как-то незаметно исчезла из медийных заголовков. А еще несколько месяцев назад едва ли не каждый наш соотечественник был наслышан и насмотрен из своих медиа, как нашествие беженцев преодолевает европейские границы. У многих, кто лучше знаком с темой, возникало своеобразное возмущение: как это так, тут попробуй визу получить (даже имея официальное приглашение из ЕС!), а еще, когда отправляешься автобусом или своим авто, будешь стоять на границе с Польшей или Венгрией кто знает сколько времени… А тут такое нашествие людей. Часто без документов. Без денег. И с четко декларируемой целью: «прибиться» где-то в Германии на какую-то ежемесячную социальную выплату. По данным Евростата, количество таких людей, которые попросили убежища в странах ЕС, в 2015 году превысила 1,25 млн (это вдвое больше, чем в 2014-м). Сколько еще прибудет за весь 2016-й, сказать трудно. Очевидно, опять больше миллиона. Несмотря на все меры, предпринятые руководством и Евросоюза, и отдельных стран, последние опросы показывают: европейцы в целом не очень довольны решением миграционного кризиса (как уже долгое время называют эту проблему). По данным майского опроса Центра исследований Пью, то, как Брюссель пытался его урегулировать, вызвало негативную реакцию 94% греков, 88% шведов, 77% итальянцев и 75% венгров. В Германии, которая стала основной целью миграционного потока, действия ЕС по урегулированию кризиса беженцев поддержали только 26% респондентов. Конечно, по сравнению с прошлым годом, когда тысячи сирийцев просто «штурмовали» греческо-македонскую и венгерско-сербскую границы, ситуация несколько стабилизировалась, но другие маршруты, в том числе и трагический путь из Туниса и Ливии в итальянские Лампедузу и Сицилию, остаются. Есть, конечно, еще некоторые: через Сеуту и Мелилью — испанские анклавы в Марокко, через Восточную Европу (в том числе и Украину), но процент мигрантов, которые проходят ими, куда меньше. Если, конечно, речь идёт именно о мусульманах.
Стратегические просчеты
Много за этот период было сказано и написано о причинах такого кризиса. Бесспорно, на первом месте здесь события в Ливии, Египте, Сирии и Ираке, которые приводят к тому, что значительный процент их граждан вынуждены эмигрировать. Впрочем, война в Ираке началась еще в 2003-м, а в Сирии — 2011-м. Однако понятно, что тогда никто не ожидал такого длительного конфликта. Скорее всего, и американские, и европейские стратеги еще лет 10 назад понимали, чем обернутся ближневосточные конфликты, поэтому должны были быть готовы к увеличению количества мигрантов. Ситуация прошлого года, однако, развивалась по другому сценарию: большие группы людей, от нескольких десятков до нескольких тысяч, просто проходили через Турцию, а позже через Грецию, Македонию и Сербию, попадали в «шенгенскую» Венгрию с открытым путем к Австрии, Германии и так далее. Различные мировые издания предлагали оценки этих событий, часто достаточно противоречивые и даже конспирологические. Российская пресса, конечно, вопила о скором конце ЕС с его «мультикультурализмом», мол, вот, «доигрались в толерантность». Странно только, почему в таких же тонах не говорится о той же Москве, где мусульманское население уже давно приближается к 2 млн. Американские медиа отмечали некоторую растерянность Европы и её неспособность найти адекватные механизмы реагирования.
Показательной была статья профессора Уолтера Мида в Wall Street Journal «Корни миграционного кризиса», которая вышла еще в прошлом году в сентябре. Американский исследователь писал о «крахе либерализма», ибо, вмешавшись в события Ливии, Сирии и Ираке, Запад так и не смог «навести там порядок». Европейские медиа формировали общественное мнение в зависимости от ситуации в конкретных государствах, например в Польше и Венгрии, власти которых активно протестовали и протестуют против распределения беженцев по квотам, газеты правого толка писали про «немецкую руку». Мол, ФРГ специально «впустила» в ЕС беженцев (по договоренности с «дружественной» Турцией), чтобы дестабилизировать ситуацию в соседних странах и вынудить их к более тесной интеграции с Берлином. Украинские медиа на подобный манер писали о «московской руке», вроде бы Кремль ради создания хаоса «проплатил» весь миграционный маршрут, который пролегал через лояльные Москве Грецию, Сербию, Венгрию и Австрию. Либеральная европейская пресса преимущественно приводила официальную статистику и избегала откровенного алармизма, что, впрочем, не вызвало доверия у большинства граждан ЕС (как свидетельствует упомянутый опрос). Со всех сторон, впрочем, звучали слова опасения, что под видом беженцев в страны ЕС попадут сторонники «Исламского государства». Хотя, как известно любому аналитику по вопросам терроризма, их уже и так немало в странах ЕС, в том числе и среди коренных жителей.
«Недовольство» европейцев, однако, до сих пор не конвертировалось в реальные явления. Хотя через прозрачные границы между странами ЕС свободно передвигаются и «легальные», и «нелегальные беженцы», до отказа от действия Шенгенского соглашения пока не дошло. Так, более 50% немцев, по данным опроса, проведенного Лейпцигским университетом, поддерживают идею запрета въезда в страну мусульманам, но готовы ли те же немцы, путешествуя автомобилем, например, в Италию через Австрию, дважды проходить пограничный контроль? И это лишь наименьшее из того, что обещает возможеный «крах» Шенгена, который болезненно ударил бы по тому, что строилось в послевоенной Европе очень долгое время как определенная гарантия стабильности, безопасности, даже больше — самой сути «европейскости».
На фоне в целом мотивированного алармизма с темой беженцев, когда в миграционном кризисе видели чуть ли не «конец света» для Европы, как-то обошли вниманием один важный вопрос. В странах ЕС ежегодно выделяют миллиардные гранты на исследование проблем, связанных с Ближним Востоком, терроризмом, миграционными потоками и интеграцией мусульман в европейские общества; в самой Германии сейчас известно как минимум с десяток институтов и специализированных университетских центров, где работают сотни известных специалистов. Неужели немецкая наука, которая даже в вопросах теоретической гуманитаристики склонна особо акцентировать внимание на социальной истории, не способна трезво оценить, сколько реально беженцев могут принять Европа в целом и ФРГ в частности? Более того, именно в Германии впервые среди стран ЕС была введена практика подготовки мусульманских духовных лидеров (имамов) в государственных университетах, которая уже дает свои положительные плоды. Очевидно, определенные расчеты все-таки сработали в пользу того, чтобы дать зеленый свет толпам пришельцев, а уже позже с помощью очень разных инструментов (от экономических до культурных) «переварить» их так, чтобы они стали неотъемлемой частью местного общества. Существуют и определенные стратегии в интеграции мигрантов, которые должны рассеять их по разным частям соответствующих стран, помочь с получением нового или продолжением уже имеющегося образования, короче говоря, сделать так, чтобы человек почувствовал элементарную вещь: его будущее будет настолько успешным, насколько он будет жить по правилам новой родины. Другой вопрос, насколько эта стратегия реально срабатывает и будет срабатывать в дальнейшем.
Фактор Ислама
Труднее всего многим европейцам воспринять тот факт, что беженцы не просто исповедуют религию, отличительную от «традиционного» европейского христианства, а еще и продолжают свои религиозные практики уже в странах ЕС. По наиболее реалистичным оценкам, сегодня на просторах Союза проживает более 20 млн мусульман, что составляет примерно 4% общего количества его населения. Понятно, что их общины распределены достаточно неравномерно: от сравнительно небольшого количества в Центральной Европе (Польша, Венгрия, страны Балтии) до почти 4 млн человек в Германии и более 5 млн во Франции. Сознательные мусульмане (те, кто практикует обряды) формируют свой параллельный мир в крупных городах ЕС. Например, поселившись где-то в районе Моленбек в Брюсселе, араб из Марокко живет в доме, который заселён такими же, как он, заходит в арабский магазин с халяльными товарами и арабоязычным кассиром, посещает мечеть в том же районе, одевается в такую же одежду, летает с соотечественниками на историческую родину, смотрит арабский телеканал… и в то же время находит в ЕС то, чего не нашел у себя дома. Работу, возможность учиться, наконец, свободу от преимущественно авторитарных режимов Арабского мира. Среди мусульман — выходцев из Ирана, например, или Индии — в последнее время увеличилось количество конверсий, то есть переходов в христианство. Дети и внуки переселенцев, которые родились уже в ЕС, часто не владеют «генетически родным» арабским. Да и вообще даже в пределах самого этого «параллельного мира» немало отличий.
Для любого человека, не заангажированного в это дело, становится открытием факт, насколько часто арабы бывают предвзятыми к тех же арабам, но из других стран. Поэтому имеем на самом деле не просто «арабскую диаспору», а конкретно, например, марокканскую, тунисскую, алжирскую, египетскую, сирийскую и др. У каждой свой диалект, свои авторитеты, а еще огромный набор стереотипов о других арабах. Поэтому «арабские мусульмане» — это даже етноментально чрезвычайно разнообразная группа, нечего уже и говорить о конфессиональных различиях. Ведь в странах ЕС можно найти и «духовных» аполитичных, и радикально настроенных, и либеральных, и консервативных мусульман. Особенно большое количество разногласий проявляется не только на уровне понимания Корана или специфических обрядовых практик, но и в отношении к проекции религии на вопросы общества и политики гендера, участия в выборах и тому подобное. Лет 10 назад многие исследователи указывали на появление какого-то специфического «евроислама», который, впрочем, стал лишь достоянием отдельных мусульманских теоретиков вроде Тарика Рамадана. «Единого» исламского пространства Европы де-факто не существует, потому что даже в районах крупных городов представлено как минимум несколько религиозных направлений. И поэтому правительства стран ЕС уже достаточно давно поняли, что нужно иметь хорошие отношения с наиболее представительными объединениями мусульман, сформированных в рамках этнических общин. В Германии, например, такую роль выполняет DITIB (Турецко-исламский союз Министерства по делам религий), в подчинении которого находится более 900 мечетей. Эту организацию координирует Министерство по делам религий Турции. Другие, не менее влиятельные объединения в Германии и Нидерландах, связаны с турецким движением «Миллы ґьорюш» («Народный взгляд»), который существует с 1969 года. Доли турок в исламской общине там составляют соответственно почти 63% и 45%. На фоне, например, новоприбывших арабских беженцев турецкая община видится очень интегрированной, а обычные европейцы воспринимают проявления турецкой духовной культуры как в целом безопасную экзотику туристического характера. Много турок, особенно молодых, настолько европеизированы, что мало чем отличаются от местных, и это несмотря на сохранение и языка, и традиций.
Мигранты, особенно из арабских стран, — это уже несколько другой вопрос. Интересно, что во время прошлогоднего обострения так называемого миграционного кризиса европейские мусульманские организации относительно сдержанно реагировали на эту тему. В некоторых общинах вообще не особо ждали новых единоверцев, тем более запятнанных в медиа репутацией связанных с «Исламским государством» террористов и насильников (вспомним кельнские события). Вообще после Кельна, где вроде бы были групповые сексуальные домогательства, арабской молодежи в Европе стали приписывать чуть ли не специальную практику «тагарруш джамаи» (буквально «групповое насилие»), которую якобы новоприбывшие начинают внедрять на европейских улицах. Действительно, в течение нескольких последних лет на Ближнем Востоке, особенно после беспорядков Арабской весны, используют такой термин. Однако эти «публичные ухаживания», нередки в странах региона (например, в студенческой среде), являются обычной разновидностью сексуальных домогательств в их западном правовом смысле. И когда в СМИ начинают рассказывать о какой-то «специфически арабской практике», направленной на европейских женщин, это не совсем соответствует действительности и может рассматриваться как новый исламофобский стереотип. Особенно на фоне того насилия, которое происходит сейчас после футбольных матчей Евро-2016. Если бы, например, на месте британцев или россиян во Франции такие беспорядки совершали арабские болельщики, для европейских медиа это стало бы главной темой как минимум на несколько недель. И мы непременно слышали бы и про агрессивный Ислам, и про мужской шовинизм, и про угрозу для европейских ценностей.
Так, европейцы в основном недовольны мигрантами. Помню, еще два года назад в порту сицилийского города Трапани (Италия) видел, как местные реагируют на судно, загруженное целой толпой спасенных вблизи Лампедузы африканцев. Несмотря на шумное недовольство, в основном людей интересовало не то, какую религию исповедуют новоприбывшие, а то, что на их содержание будет потрачено большие средства, которых не хватает коренным жителям. Теперь на фоне того вопроса, который ставила на референдуме перед своими гражданами Великобритания (план выхода из ЕС), европейцы будут еще более сдержанны в отношении принятия новых членов или вообще «новых людей». Здесь главное — не потерять хотя бы того, что есть.
Импорт стереотипов
Интересно, что стереотипы по миграционной тематике, культивируемые в европейских медиа, ретранслируются и в Украину. Вспомним хотя бы протесты в Яготине под Киевом весной этого года, когда местные (не без помощи праворадикальных сил, конечно) выступили против создания пункта размещения мигрантов. Такая реакция была вполне предсказуема, поскольку соответствующей разъяснительной работы среди населения почти не проводилось. Медийные ужасы, связанные преимущественно с «Исламским государством», переносятся и на украинскую почву; не секрет, в частности, что в Херсонской области, где значительно увеличилось количество мусульман — крымских татар, в отдельных медиа активно дискутировалась тема «исламизации региона». Не исключено, конечно, что в Украине тоже есть сторонники ИГИЛ или других милитаристских группировок (по крайней мере были случаи задержания и депортации таких лиц СБУ), но в абсолютном большинстве это глубоко законспирированные сети, разоблачить которые ни одна истерия в масс-медиа точно не поможет.
В миграционном кризисе есть еще один негативный для Украины момент: нашествие мигрантов явно не будет способствовать будущему расширению ЕС, а может, и приведет к определенной консервации восточноевропейского вектора. Тема беженцев превратилась в специфический фактор, который имеет очень много проекций, используется в предвыборных программах, ориентирах внутренней и внешней политики. Но Брюссель осознает, что радикальных глобальных изменений не произойдет, даже если страны Европы станут прибежищем еще для нескольких миллионов мусульман. Очевидно, Евросоюз был готов к этому раньше, там, в отличие от постсоветских территорий, склонны планировать и прогнозировать. Все же за полвека трудовой миграции послевоенных времен (первые волны были в начале 1960-х) накопился определенный опыт, что может быть полезен и для Украины. Хочется верить, что у нас начнут все-таки формировать школу своих экспертов по этим вопросам, а не просто транслировать пугливые истории с европейских или российских медиа.
Михаил Якубович
Источник: Тиждень
