Украина долгое время находилась на пограничье христианской и исламской цивилизаций, а украинцы непосредственно контактировали с представителями мусульманских народов, прежде всего с крымскими татарами. Понятно, эти контакты далеко не всегда носили мирный характер.
Крымские татары на протяжении веков (с конца XV и до начала XVII столетий) совершали систематические набеги на украинские земли, поэтому в сознании украинцев сформировался устойчивый стереотип «злого татарина». С другой стороны, контакты украинцев с мусульманским, преимущественно тюркским миром, имели также и мирный характер, даже характер сотрудничества, и приводили к своеобразному симбиозу славянских и тюркских элементов на украинских землях.
Известным фактом является то, что Богдан Хмельницкий, воюя против поляков, взял союзником крымского хана, а Запорожская Сечь возникла как оригинальный феномен, порожденный как славянским, так и тюркским мирами. В самой же украинской культуре «незримо» присутствуют тюркские элементы — многочисленные тюркизмы в украинском языке, тюркские корни некоторых украинских фамилий, отдельные детали быта, заимствованные у тюрков.
Упомянутая пограничность Украины между христианской и мусульманской цивилизациями не могла не найти своего отображения в творчестве Тараса Шевченко, поэзия которого достаточно точно передала мировосприятие, ментальность украинцев. К сожалению, отношение поэта к мусульманскому, тюркскому миру не нашло отображения в литературе. По крайней мере, эта тема никогда не считалась заслуживающей серьезного внимания в шевченковедении. Хотя в творчестве Шевченко мы видим неоднократное обращение к исламской, главным образом тюркской, проблематике.
Это обращение прослеживается уже в раннем творчестве поэта. В написанной им в 1843 году пьесе «Назар Стодоля» в одном из эпизодов приводится легенда о «турецкой царице», которая пожирает детей: «В венгерской стороне, у цесарцев, за шляхетской землей, стоит гора высокая; а в той горе нора глубокая; в норе сидит не зверь, не птица — турецкая царица. Сидит она сто тысяч лет, не молодеет, не стареет, только еще более злой становится; ест она от восхода до захода солнца — не хлеб печеный, не кур и не какую-нибудь человеческую еду, а пожирает маленьких детей за то, что когда еще была в Турции беременной, так сказал ей армянский знахарь, что она родит дочку, и дочка та будет, когда подрастет, в тысячу раз красивее ее самой. Вот она и на самом деле, когда родила дочку, так и съела ее, и с того времени сидит в норе и, не успокаиваясь, все ест детей; не различает крещеные они или нет, ест всех, ест тебе всех, и все тут, — и девочек, и мальчиков…» В целом легенда имеет романтический характер, в то же время в ней проявляется определенный негативизм по отношению к «турецкой земле».
В ранних произведениях Шевченко обращается к теме походов казаков на турецкие земли, в частности, в поэзиях «Иван Подкова» и «Гамалия». Собственно, «Гамалия» (1842) — это как раз и есть романтизированный рассказ о таком походе. В данном произведении нашли отображение рассказы о походах запорожцев на Стамбул. Информацию о них поэт мог черпать как из фольклорных произведений, которые слышал в детстве, так и из некоторых произведений исторического характера. Также в этой поэме отобразились впечатления Шевченко от плавания по Балтийскому морю.
Однако, на создание поэмы повлиял еще один фактор — это ориенталистические увлечения Карла Брюллова, учителя Шевченко. Вообще в то время интерес к экзотике Востока был присущ многим европейским интеллектуалам, в том числе и русским. Брюллов осуществил путешествие в Грецию и в Турцию, где делал зарисовки. Его интересы повлияли и на Шевченко. Последний нарисовал акварель «В гареме» (1843). Вероятно, под влиянием Брюллова Шевченко в поэме «Гамалия» пишет об окраине Стамбула Скутаре, где и происходит главное действие. Как известно, у Брюллова есть акварель «Турецкое кладбище в Скутаре».
Конечно, в «Гамалии» есть некоторые антитурецкие моменты. Например, с долей иронии ведется речь о турчанке, которую можно воспринять как обобщенный образ Турции. Приблизительно так же говорится и о султане, который дремлет в гареме. В целом Турция предстает как богатая и в то же время ленивая, изнеженная страна. Но в этой стране страдают украинские казаки — невольники, вызволять которых едет Гамалия с хлопцами. Страдание невольников порождает неприязнь к туркам. Отсюда призыв, который автор вкладывает в уста Гамалии: «Режь и бей! Пытай басурман!»
Впрочем, такие антитурецкие моменты ни в коем случае не являются решающими. Поэма представляет собой романтическую визию, где придуманный герой Гамалия совершает необычные поступки. Ведь поход через Черное море и нападение на хорошо укрепленный Стамбул — это нечто необычное. Интересно, что Шевченко в этой поэме называет Турцию Византией. Тут непроизвольно возникают ассоциации с походами давних русичей на византийские земли. Интересно также, что выдуманный герой поэмы имеет неславянское имя. Скорее, это имя тюркского происхождения. Сознательно или нет Шевченко наделил своего героя таким именем, можно лишь догадываться.
Откровенная приверженность к мусульманским народам
К числу известных произведений Шевченко относится поэма «Кавказ» (1845). В ней поднимается тема завоевания Северного Кавказа, где жили мусульманские народы, имперской Россией. Кавказская тема занимала видное место в русской литературе того времени. А. Пушкин пишет поэму «Кавказский пленник», ему же принадлежит произведение мемуарного характера «Путешествие в Эрзерум во время похода 1829 года». Действие известного прозаического произведения М. Лермонтова «Герой нашего времени» также происходит на Северном Кавказе. Американская исследовательница Е. Томпсон совершенно справедливо указала на имперские идеи в этих произведениях, на то, что в них сознательно оправдывалось российское завоевание. Ни Пушкин, ни Лермонтов, писала она, «не имели никаких сомнений относительно справедливости своего дела, даже если иногда они и делили персонажей на достойных и недостойных… У них не было ни малейших сомнений относительно того, что земли, на которых они бывали, были бы богаче как часть цивилизации, одетой в мундиры русских казаков».
«Кавказ» Шевченко заметно выделяется на фоне этих произведений именно своей антиимперской направленностью. Автор посвящает поэму своему другу, графу Якову де Бальмену. Шевченко познакомился с ним летом 1843 года. Между ними быстро завязались дружеские отношения, которые длились около года. Летом 1844 года де Бальмен был отправлен на Кавказ в действующую армию — адъютантом командира 5-го корпуса генерала А. Лидерса. Во время Даргинского похода, когда русские войска разрушили резиденцию Шамиля Дарго, корпус Лидерса оказался в ловушке. Тогда же в стычке с горцами и погиб де Бальмен.
Казалось бы, убийство одного из самых близких друзей должно было породить у Шевченко ненависть по отношению к горцам. Напротив, в «Кавказе» мы видим совершенно иную реакцию. Виновником гибели де Бальмена автор считает имперскую политику России, пишет, что благодаря ей «Легло костьми людей муштрованных немало». А слез и крови, пролитой ради славы «батюшки-царя», хватило бы, чтобы «напоить всех императоров».
Интересно, что Шевченко связывает имперскую политику России с христианством. Он пишет:
«От молдаванина до финна
На всех языках все молчат:
Все благоденствуют! У нас
Святую Библию читает
Святой чернец и поучает…»
(Шевченко Т. Г. Сочинения: В шести томах. - К.: Наук. Мысль, 2003. - Т.1. - С.345).
В то же время автор демонстрирует откровенную симпатию к мусульманским народам Северного Кавказа. Ему импонирует то, что они борются за свою свободу на своей же земле, за свой хлеб (чурек) и за свой дом (саклю). Шевченко, в отличие от русских авторов, не показывает никакого «превосходства цивилизации» над кавказскими народами, с уважением относится к их способу жизни и вере. Для него они герои, рыцари, которым «Бог помогает»:
«Слава синим горным кручам,
Подо льдами скрытым.
Слава витязям великим,
Богом не забытым.
Вы боритесь — поборете,
Бог вам помогает!
С вами правда, с вами слава
И воля святая!» -
читаем в поэме (Шевченко Т. Г. Сочинения: В шести томах. - К.: Наук. Мысль, 2003. - Т.1. - С.344). Такой откровенной антиимперской интерпретации «кавказской темы» просвещенная Россия не знала.
Из контекста поэмы вытекает, что Шевченко более склонен к Исламу, чем к христианству. Конечно, это можно принять за минутную эмоцию, которая спровоцировала такие контроверсии. Ведь Шевченко, несмотря на критическое отношение к русскому православию, все же остался христианином. Правда, христианином «надконфессионального типа».
Однако такие несознательные эмоциональные всплески-симпатии к мусульманам, Исламу, который противопоставляется христианству, встречаются не только в «Кавказе». В 1847 году Шевченко был сослан в Казахстан, где имел возможность познакомиться с местным тюркоязычным населением, которое исповедовало Ислам. Это население он именовал киргизами. В стихотворении «Сон» («Горы мои высокие…»), написанном поэтом в 1848 году в Орской крепости, есть такие слова:
«Блукав я по світу чимало
Носив і свиту, і жупан…
Нащо вже лихо за Уралом
Отим киргизам, отже, й там,
Єй же богу, лучше жити,
Ніж нам на Украйні.
А може, тим, що киргизи
Ще не християни?..»
(Шевченко Т. Г. Сочинения: В шести томах. - К.: Наук. Мысль, 2003. - Т.2. - С.41).
Казахский в творчестве Шевченко
Шевченко проявлял неподдельный интерес к местному казахскому населению. И хотя он был человеком, осознававшим привлекательность имперской цивилизации, мы фактически не видим у него никакого превосходства над «нецивилизованными» народами. Наоборот, поэт неоднократно показывает свою заинтересованность казахским бытом, фольклором, религией. И хотя называет казахов дикарями, но употребляет это слово не в отрицательном значении. Тут следует учитывать, что Шевченко выступал как противник «цивилизации», противопоставляя ей «естественность». Дикость же часто понимается им именно как естественность.
Показательным в плане интереса поэта к казахским обычаям и вере является стих «У Бога за дверима лежала сокира…» (1848). Очевидно, замысел этого произведения возник когда Шевченко осуществлял переезд из Орской крепости в Раимское укрепление. По дороге он увидел одинокое зеленое дерево в пустынной местности, что поразило его воображение. Об этом он пишет в повести «Близнецы»: «По обыкновению транспорт снялся с восходом солнца, только [я] не по обыкновению остался в арьергарде. Орь осталася вправо, степь принимала по-прежнему свой однообразный, скучный вид. В половине перехода я заметил: люди начали отделятся от транспорта, кто на коне, а кто пешком. И все в одном направлении. Я спросил о причине у ехавшего около меня башкирского тюря, и он сказал мне, указывая нагайкою на темную точку: «Манна аулья агач» (здесь святое дерево). Я застал уже вокруг него порядочную [толпу], с удивлением и даже (так мне казалося) с благоговением смотревшую на зеленую гостью пустыни. Вокруг дерева и на ветках его навешано набожными киргизами кусочки разноцветных материй, ленточки, пасма крашеных лошадиных волос, и самая богатая жертва — это шкура дикой кошки, крепко привязанная к ветке. Глядя на все это, я почувствовал уважение к дикарям за их невинные жертвоприношения. Я последний уехал от дерева и долго еще оглядывался, как бы не веря виденному мною чуду. Я оглянулся еще раз и остановил коня, чтобы в последний раз полюбоваться на обоготворенного зеленого великана пустыни. Подул легонький ветерок, и великан приветливо кивнул мне своей кудрявой головою. А я, в забытьи, как бы живому существу, проговорил: «Прощай» — и тихо поехал за скрывшимся в пыли транспортом». Под этим впечатлением Шевченко нарисовал акварель «Джангыс-агач» (1848) и написал стихотворение «У Бога за дверима лежала сокира…». В нем использована легенда о том, как казах выкрал у Бога топор, но этот топор вырубил все деревья. И вот среди этой пустыни осталось только одно дерево:
«Одним-єдине при долині
В степу край дороги
Стоїть дерево високе,
Покинуте Богом.
Покинуте сокирою,
Огнем непалиме,
Шепочеться з долиною
О давній годині.
І кайзаки не минають
Дерева святого.
На долину заїзжають,
Дивуються з його
І моляться, і жертвами
Дерево благають,
Щоб парости розпустило
У їх біднім краї».
(Шевченко Т. Г. Сочинения: В шести томах. - К.: Наук. Мысль, 2003. - Т.2. - С.80).
Существует мнение, что при написании стихотворения Шевченко использовал аутентичную казахскую легенду, но эта легенда так и не была обнаружена. Вполне возможно, что она была фантазией поэта, который опирался как на некоторые легенды, так и на впечатления от своего путешествия из Орской крепости в Раим.
Это путешествие поэт достаточно подробно описывает в своей повести «Близнецы». Описание далеко от впечатлений колониста-«цивилизатора» (что мы видим, например, в Пушкинском «Путешествии в Эрзерум во время похода 1829 года»). Это скорее впечатления человека, который хочет познать «чужое» (как чужую для него природу, так и людей). При этом Шевченко неоднократно демонстрирует увлечение этим «чужим». Вот лишь одна зарисовка поэта, где он рассказывает о пожаре в степи, когда казахи жгли там сухую траву: «Пожар был все еще впереди нас, и мы могли видеть только один дым, а пламя еще не показывалось из-за горизонта. С закатом солнца начал освещаться горизонт бледным заревом. С приближением ночи зарево краснело и к нам близилось. Из-за темной горизонтальной, чуть-чуть кое-где изогнутой линии начали показываться красные струи и язычки. В транспорте все затихло, как бы ожидая чего-то необыкновенного. И, действительно, невиданная картина представилася моим изумленным очам. Все пространство, виденное мною днем, как бы расширилось и облилось огненными струями почти в параллельных направлениях. Чудная, неописанная картина!»
Под впечатлением увиденного Шевченко нарисовал одну из лучших своих акварелей «Пожар в степи» (1848), на первом плане которой изображены казахи, сидящие у горящего костра. При ее написании он также использовал свои наблюдения над жизнью местного населения.
В целом казахская тема занимает заметное место в живописи Шевченко. Во время путешествия в Раим и пребывания в Приаралье он сделал около двух десятков рисунков, изображающих жизнь казахов и других народов этого региона — «Казахи в юрте», «Казахская стоянка на Косарале», «Казахский мальчик разжигает печку», «Пастух на коне» и другие. Интересным является «Автопортрет с байгушами». Это произведение свидетельствует о том, что автор не только наблюдал жизнь чужого народа, но и некоторым образом стремился вписаться в контекст жизни казахов. Шевченко принадлежит также ряд других художественных работ более позднего периода, где он изображал не только пейзажи, но и памятники этого региона. Среди них известна акварель «Туркменские абы в Кара-Тау» (1857) и рисунок сепией «Молитва за усопших» (1856–1857).
Казахские впечатления нашли отображение в некоторых письмах Шевченко, но, наверное, сильнее всего тема жизни казахов и других мусульманских народов региона звучит в «Дневнике» (1857–1858). Записи дневника дают основание говорить, что его автор проявлял терпимое и даже положительное отношение к Исламу. Например, в положительном плане он говорит о мусульманских представлениях о Рае. Его увлекают некоторые народные практики тюркских народов.
«Туркменцы и киргизы, — читаем в «Дневнике», — святым своим (аулье) не ставят, подобно батырям, великолепных абу (гробниц), на труп святого наваливают безобразную кучу камней, набросают верблюжьих, лошадиных и бараньих костей. Остатки жертвоприношений. Ставят высокий деревянный шест, иногда увенчанный копьем, увивают этот шест разноцветными тряпками, и на том оканчиваются замогильные почести святому. Грешнику же, по мере оставленного им богатства, ставят более или менее великолепный памятник. И напротив памятника, на двух небольших изукрашенных столбиках, ставят плошки, в одной по ночам ближние родственники жгут бараний жир, а в другую плошку днем наливают воду для птичек, чтобы птичка, напившись воды, помолилась Богу о душе грешного и любимого покойника. Безмолвная поэтическая молитва дикаря, в чистоте и возвышенности которой наши просвещенные архипастыри, вероятно бы, усомнились и запретили бы как языческое богохуление». Шевченко также изобразил эту «безмолвную молитву» на упомянутом рисунке «Молитва за усопших».
Похоже, Шевченко быстрее находил общий язык с «чужими» казахами, чем с почти «единокровными» русскими. Он отрицательно относился к русским староверам-раскольникам. В одном из мест «Дневника» отмечается: «Грязнее, грубее этих закоренелых раскольников я ничего не знаю. Соседи их, степные дикари киргизы, тысячу раз общительнее этих прямых потомков Стеньки Разина».
Впечатления Шевченко от знакомства с восточными культурами были настолько сильными, что он даже собирался написать поэму «Сатрап и Дервиш», действие которой должно было происходить на Востоке. Правда, отмечал он, «Не знаю только, как быть с женщинами. На Востоке женщины — безмолвные рабыни. А в моей поэме они должны играть первые роли. Их нужно провести, как они и в самом деле были, немыми, бездушными рычагами позорного действия». Однако, этот замысел так и не был полностью реализован. Лишь позднее и частично реализовал его Шевченко в начатой, но не законченной поэме «Юродивый».
В целом, характеризуя отношение Шевченко к исламской цивилизации как таковой и к тюркскому миру в частности, можем констатировать, что оно было положительным. Эта положительность определялась несколькими моментами. Во-первых, Шевченко был противником имперской политики России. Он считал, что мусульманские народы России являются такими же жертвами этой политики, как и украинцы. В этом смысле он видел в них «собратьев по несчастью». Во-вторых, Шевченко был довольно терпимым человеком. Об этом свидетельствует как его литературное творчество, так и художественное. Он умел преодолевать «родные» мифы и стереотипы и познавать «чужое». Жизнь тюркских народов Казахстана и Средней Азии вызвала у него значительный интерес. Отсюда его многочисленные рисунки казахов, отображение «казахской темы» в поэзии и прозаических произведениях.
Если сейчас, в условиях глобализации, такое отношение считается нормальным и желательным, то этого не скажешь о ХІХ ст. В европейской культуре того времени явно доминировал колониальный дискурс и в откровенной или скрытой форме прослеживалось отрицательное отношение к «нецивилизованным народам». И Шевченко здесь выступает как исключение.
Петр Михайлович Кралюк
Доктор философских наук, профессор,
проректор Национального университета «Острожская академия»
Перевод с украинского:
Юрий Косенко
Источник Научный блог
