В этом году кукла Барби празднует свое пятидесятилетие. Гламурная блондинка носила платья от кутюрье 50-х, учащала на дискотеки 80-х, получала по 10 тысяч писем еженедельно от девочек, которые нынче собираются на пенсию, становилась героиней бульварных еженедельников и докторских диссертаций.
Она изменяла авто, длину ног, черты лица, чтобы оставаться той же самой. Парадоксальный, по словам историков моды, «микс девственности и дьявольского обольщения» подчинил 150 стран; каждую секунду где-то в мире у Барби появляется новая счастливая хозяйка; ежегодная прибыль от продажи куклы составляет миллиард долларов США. Изготовленные за полстолетия Барби «всех времен и народов», взявшись за руки, могут опоясать планету три с половиной раза. Но есть места на Земле, куда эту куклу не пускают: в Саудовской Аравии, например, или в Иране продавцу Барби грозит по меньшей мере штраф. «Исламский аналог» этой куклы - черноглазая Фулла, которую лет пять тому начали продавать на просторах от Дамаска до Джакарты, на самом деле вовсе не является аналогом Барби. Вместо гимна женской сексуальности - одежда до пят и хиджаб, вместо бойфренда Кена - молитвенный коврик. Барби собирается на феерическую вечеринку, Фулла - в мечеть. Барби была и остается символом глобализации, Фулла - сопротивления ей. Причем, по словам сирийской правозащитницы Маан Абдул Салам, вряд ли задекорированная в черную одежду кукла имела бы успех на Ближнем Востоке еще несколько десятилетий назад.
Но «большое религиозное возвращение» последней четверти ХХ в. сделало подчеркнуто набожную Фуллу желанной игрушкой миллионов детей региона. Прогнозы раскованных до дерзости футурологов 1960-х не спешат исполняться. Глобализация, которая делает встречу религий неотвратимой, не смешивает их в колоссальном планетарном котле; мы так и не стали свидетелями не только предрекаемой единой для всех мировой сверхрелигии, но и сколько-нибудь серьезных примеров религиозного синтеза, которые должны были бы по прогнозам возникнуть на стыках больших религиозных цивилизаций. Вместо общей для землян «глобальной религии» планета становится свидетелем чуть ли не повсеместного «восстания» религий, обнаруживающих большую или меньшую нетерпимость к другим религиям. В социологии религии своего рода банальностью стали соображения о «грандиозном реванше» религии, о ее «возвращении из изгнания на мировую арену», ознаменованном вихрем нетерпимости, прокатившемся «от Алжира до Айдахо.» Религия оставляет отведенные для нее идеологами прошлого столетия гетто, а глобализация не только не отменяет установленных религиями между собой демаркационных линий, но и укрепляет их. Вместо становиться все более и более унифицированной и «современной», религия оказывает сопротивление обезличиванию и обнаруживает себя во все более разнообразных формах. Скажем, в 1800 году, когда колесо глобализации только набирало оборотов, в мире существовало приблизительно 500 христианских деноминаций. В течение ХІХ в. их количество выросло в 3,8 раза, а в течение ХХ в. - в 9,8 раза. Только за первых семь лет ХХІ века число христианских деноминаций возросло с 33 800 до 39 тысяч. Еще более показательной является судьба племенных религий, которые должны были исчезнуть с лица Земли уже где-то до середины ХХ века; однако число приверженцев этих религий в начале тысячелетия было 228 млн., а до 2025 года возрастет до 270 млн.
Другими словами, глобализация разрушает барьеры в политике и экономике, но та же глобализация дает толчок движениям, направленным на подтверждение идентичностей и самоопределений, и придает религии новые импульсы.
Иногда это происходит причудливым, почти непостижимым образом. Тяжело переоценить вклад глобализации в свержение коммунизма. Именно она поставила «реальный коммунизм» в ситуацию конкуренции с „реальным капитализмом» - конкуренции, которой коммунизм не выдержал и развалился, давно уже подточенный, по словам православного священника Владимира Зелинского, слухами о том, что где-то за «занавесом» существует «нормальный», свободный мир. Похоронив коммунизм, глобализация не просто изменила геополитическую архитектуру мира, она изменила всю философию его построения. И если в течение холодной войны сверхдержавы были способны подавлять глубокие отличия между мировыми цивилизациями, основу которых составляют религии, то после ее окончания ситуация изменилась кардинально. С. Гантингтон проникновенно писал тогда, что «в современном мире религия является центральной, возможно, основной центральной силой, которая мотивирует и мобилизует людей. Наивно считать, что, поскольку советский коммунизм повален, Запад выиграл мир навечно. А также, что мусульмане, китайцы, индусы и другие готовы воспринимать западный либерализм как единственную альтернативу. Деление человечества, порожденное холодной войной, позади. Но более фундаментальные деления человечества по этническим, религиозным, цивилизационным признакам остаются и порождают новые конфликты». Это, между прочим, означает, что вопреки разнонаправленным общественно-религиозным процессам, принадлежность Украины к восточнохристианскому цивилизационному пространству будет давать о себе знать постоянно и, возможно, совсем неожиданно. Каким образом ростки «удельной цивилизации» способны ломать пласты более поздних культурных и политических заимствований, свидетельствует история секулярной Турции, где через девять десятилетий после антиисламских реформ Кемаля Ататюрка религия победно демонстрирует свою жизнеспособность и укорененность в политике.
Рискну даже утверждать, что религия - это главный и наиболее серьезный соперник глобализации. Нигде больше так объемно, последовательно и безоговорочно не воплощен дух исключительности и уникальности. Манифестируя свое мусульманство, человек в то же время провозглашает, что он не является ни буддистом, ни сикхом, ни последователем какой-либо другой религии. Исповедуя себя православным, христианин этим самим подчеркивает, что он не является католиком или протестантом. Человек может иметь двойное гражданство, быть наполовину украинцем и наполовину монголом, но вряд ли – наполовину православным и наполовину буддистом.
...Кстати, остряки обещают по крайней мере еще один «несоответствующий аналог» куклы-юбилярки - мормонскую Барби. Она должна появиться где-то в штате Юта, наряженная в длинное платье, туфли без каблуков и в окружении восьми своих детей. Что ж, в каждой шутке только доля шутки - в эпицентре глобального мира, где-то на полдороги между Лос-Анжелосом и Далласом, это упрямое в своей уникальности и уникальное в своем упрямстве сообщество не хочет принимать окружающий мир таким, каким он есть. Они совсем несовременно требуют объявить браком союз лишь между мужчиной и женщиной, молятся прежде, чем съесть даже фаст-фудовский сандвич, и категорически не пьют кока-колу. А еще - не развлекают детей «обычной» Барби с ее бикини, стрингами и добрачными отношениями.
Виктор ЕЛЕНСКИЙ, специально для УНИАН.
По материалам УНИАН
Ссылки на тему:
Универсальный покрой мирового хиджаба - мнение эксперта
